* * *
Анатолию Ивановичу которую ночь снился один и тот же сон. Приказ о повышении! Он пришел! Варков уже практически чувствовал запах краски и ощущал тепло бумаги, прошедшей нутро принтера и выдавшей ему то, к чему он стремился. Только обязательно сон прерывали: звонил телефон, пихалась жена, наступало утро, о котором извещал будильник. В этот раз во всем был виноват извивающийся на тумбочке мобильный.
И, ей богу, послал бы Варков просителя, но звонил Тропинин. Анатолий уже начал сомневаться, страдает ли Итальянец таким человеческим недостатком как сон.
— Да, Вить, — тихо пробормотал разбуженный.
— Где Софья? — Итальянец в общении с друзьями не утруждал себя общепризнанными фразами, то есть, не тратил время на «здрасте», «пока», «как дела», «а не разбудил ли я тебя». Это, по его мнению, было высшей степенью дружеских проявлений.
— Я же говорил, уехала Новгород Великий.
— И когда вернется?
— Собиралась ночью. Ей завтра на работу.
— Уже ночь.
— Вита, — обозлился Анатолий. — Автобус не самолет. Если она выехала в одиннадцать в лучшем случае приедет в Питер только в три ночи, там вроде часа три-четыре езды.
Варкову очень хотелось позвонить Софье и по-человечески умолять уже переспать с Итальянцем, чтобы тот успокоился. Зацикленность была хороша в определенных сферах жизни. Но тут! Похоже, его друг обзавелся парой комплексов в свои сорок с хвостиком. Варков уже мечтал о том, чтобы появилась в жизни Итальянца баба, на которой тот и успокоится. Потому как боялся представить, что будет с тем лет в пятьдесят! Хоть с Нонной пусть сойдется, хоть она и та еще…
— У нее телефон выключен, — мрачно сообщил Тропинин.
— Да, и такое бывает, вышки не везде ловят, — уже не шепотом возмутился Варков. — Телефон мог разрядиться, — зыркнув на округлившую глаза жену Ирину, Анатолий, кряхтя, встал и вышел из спальни и, пройдя на кухню, заговорил нормально, не опускаясь до шепота. — Вита, это реально не смешно, ты бабу эту видел сколько? Раза три? Четыре? Что за одержимость у тебя такая? Успокойся. В конце концов, она одинокая, взрослая, приехал с побрякушкой, цветочком и бутылкой. Не мне тебя учить. Она не откажет.
— Ты всегда, Якорь, позиционировал себя тем, кто разбирается в людях, — усмехнулась трубка голосом Тропинина. — Неужели не заметил, что Софья — девочка правильная. Но ты прав, что-то я загнался. Атмосфера в кризис накалилась, а это тебе не девяностые, стрелку не забьешь. Я подумал, что Мардук решил мне подгадить, ты знаешь, Сережка для меня все. Да и постоянно в напряжении. И тут она подвернулась в своих розовых медведях… Хрупкая… — голос Тропинина был каким-то странным. Мягким что ли…