Варков блеснул глазами за тонкими стеклами очков, подвинулся, и Виталий Аркадьевич, скинув пальто в свободное кресло, уселся на диван рядом с ним, а я оказалась прижата к теплому боку Тропинина.
Таки мне начинал нравиться этот сон все больше!
Приложившись щекой к свитеру Тропинина, ощущая мягкость шерсти, я закрыла глаза. Это было так странно и непривычно, знать, что рядом кто-то сильный, мужчина, для которого ты не совсем чужая-прохожая.
Вот ведь накрыло, так накрыло!
Варков попросил подписать Валентину Алексеевну листы в нескольких местах. А потом заговорил Тропинин. Его голос журчал мягко, без нажима. А я сидела и думала, что как-то не хорошо, даже во сне, смущать пожилую уставшую женщину. Ведь я, вроде как, была за ее сыном замужем. А тут сижу перед ней, в обнимку с кем-то, кого сама едва знаю, он говорит какие-то важные вещи для нас с матерью Димы, смысл которых от меня ускользает, он принимает важные решения, и с ним не хочется спорить мне, по крайней мере. Я пыталась сконцентрироваться на его голосе. Но, как и во многих снах, не могла понять и слова. Может, мне снится, как он на итальянском говорит? Но другие персонажи морока все понимали. Вот Валентина Алексеевна всплеснула руками и заспорила. Вот Варков (от него я, правда, видела только ноги) сказал что-то ободряющее старушке. В тот момент мне подумалось, что я вот-вот приду в себя, но вместо этого провалилась в темноту, сладко заснув.
* * *
Когда я открыла глаза, было темно и тепло. Уютный плед мягко хранил мои сны, в них было много солнца и голубого неба. Ветра. Мне снился паром. Мы когда-то ходили на нем в Стокгольм из Питера с друзьями, превратив сие мероприятие больше в дружескую тусовку, благодаря неплохому алкоголю из дьюти фри и посиделкам, собственно, как и большинство пассажиров.
Утром, когда все еще спали по своим каютам, я вышла на палубу. Не спалось, а в телефоне имелось неплохое количество подходящей для созерцания и одиночества музыки. Темно-синяя вода поглощала рассветные лучи, приятный бриз трепал волосы. Сложно переливалась музыка в наушнике, унося в неизведанные дали.
Вот и во сне я стояла, исполненная покоя и какой-то удовлетворенности, только солнце, в отличие от настоящего, не двигалось ввысь. Оно зависло над горизонтом, насыщенным всеми красками живым огнем.
Спустив ноги с кровати в своей спальне, где я оказалась, причем, не помню как, решила пожурить Валентину Алексеевну, за то, что та не разбудила. В зале горел свет, и я направилась туда, пытаясь распутать свалявшиеся волосы. И заорала! Почти. Вовремя прикусив язык. В кресле, закинув ногу на ногу, сидел Леонид и приветственно махал мне пультом.