Вообще открытие Дабелова возбуждает величайшие сомнения в своей достоверности. Насколько ядро рассказа Веттермана должно лечь в основу известий об иноязычных книгах царской библиотеки ХVI в., настолько мы имеем право остерегаться подробностей анонима, даже более того, игнорировать их до того времени, когда будет найдена таинственная связка «Соllесtаnеа Реrnаviensia» № 4.
Эпоха, в которой действовал Дабелов, рядом с ясно выраженным стремлением к разработке отечественных древностей, отличается изобилием фальсификаций, подделок, удачных и неудачных подлогов. Сведения о личности Дабелова недостаточны и бледны, на основании их нельзя ни укрепиться в обвинении в учёном обмане, ни отказаться от него» [344].
Н, П. Лихачёву очень хотелось набросить на личность Дабелова тень и объявить его... мистификатором. Здесь чувствуется превалирующее влияние на колеблющегося Н. Лихачёва незыблемого, резко очерченного и, так сказать, конченого отрицателя библиотеки Грозного в натуре С. А. Белокурова [345]. Но если Белокуров - «конченый», то Лихачёв - «и нашим и вашим»: с одной стороны, плачет, с другой - смеётся. В этом опасность Лихачёва: тянет серьёзно с ним полемизировать, так как надежда переубедить балансирующего на острие иглы не оставляет.
Но пора с Н. Лихачёвым, наиболее серьёзным противником библиотеки Грозного, покончить: он сам поставил над «i» точку: «...мы имеем право остерегаться подробностей анонима, даже более того, игнорировать их до времени, когда будет найдена таинственная связка «Соiiесtаnеа Реrnаviensia» № 4».
Решающий для Н. П. Лихачёва документ найден! О чём же спорить? Совершенно ясно, что таинственная библиотека была и есть, что её остаётся только изъять. [...]
Выше выяснено, что раз «Соllсtаnеа Реrnаviensia» найден, Лихачёв и К не имеют права игнорировать подробности анонима. [...] Следовательно, видеть подлинный список библиотеки, восходящий к моменту, когда библиотека была вскрыта царём, когда аноним переводил ряд классиков из её состава, когда Веттерман и К собственноручно, отряхнув с книг вековую пыль, перелистывали перлы классицизма,- равносильно видеть самое библиотеку в какой-то мере, значит, быть её очевидцем.
Таким очевидцем и является автор этих строк, единственный после профессора Дабелова, кто на протяжении истёкших столетий держал в своих руках подлинный реестр книг из таинственного кремлёвского подземного сейфа Софьи Палеолог, восходящий к тому далёкому времени, когда над подземным сокровищем человеческой мысли носился не призрак кровавого царя, а сам он, этот царь, во плоти и крови, живой, конкретный человек, рылся в этих заповедных книгах, томимый неутолимой жаждой знаний.