Что до Анны, то она бывала счастлива, когда в доме собиралась мужская компания. Это значило, что она может находиться в апартаментах Кэтрин и немного отдохнуть от общества своего назойливого мужа. Она полагала, что он специально просит ее музицировать, чтобы она не оставалась слишком долго с членами своей семьи. Он запретил все игры, кроме шахмат, которые называл зарядкой ума, но в комнате Кэтрин они по-прежнему играли в карты и кости. Старая леди уже почти поправилась и, хотя сама она не играла, любила посмотреть на играющих и поаплодировать победителям.
— Отлично сыграно! — восклицала она.
В тот вечер Анне и Джулии было велено явиться к гостям Мейкписа в десять часов. Кэтрин легла спать очень рано, а Сара, уложив госпожу, вернулась к карточному столу.
Они совсем заигрались, и Анна, случайно взглянув на часы, в тревоге вскочила на ноги.
— Уже четверть одиннадцатого! Бери свою лютню, Джулия! Нам уже пятнадцать минут назад нужно было находиться внизу. Мы опоздали!
Они поспешили вниз, привели себя в порядок в зале, а затем направились к Королевской гостиной. Анна шла впереди, Джулия следовала за матерью. Заскрипели стулья, тридцать мужчин встали со своих мест и приветствовали дам. Анна сделала реверанс, поворачиваясь направо и налево, но видела перед собой лишь лицо Мейкписа. Без сомнений, их опоздание страшно разозлило его. Улыбка, с которой он встретил жену, предназначалась исключительно для гостей. Она знала, что он будет ругать ее, когда они останутся вдвоем в спальне. Она так боялась этих встреч. Обычно он в течение часа или даже дольше поучал ее, словно читал проповедь в церкви, и в конце она должна была смиренно просить у него прощения, признавая свою вину и его правоту во всем. Она давно уже поняла, что стоит ей возразить, как на нее посыплется град новых обвинений. При этом он постоянно повторял, что все это делается для ее же пользы. Во время этих тягостных наставлений он никогда не повышал голос, но от его слов у Анны страшно болела голова, пока она не уходила в себя, забывая о его присутствии. Но даже после того, как он замолкал, ее мучения не прекращались. Как бы извиняясь за свою строгость, он с необыкновенной страстностью занимался любовью с ней, и ее тело порой отвечало ему взаимностью, в то время как мысли бедной женщины находились где-то далеко-далеко.
— Поиграй нам на спинете, дорогая, — обратился он к ней. — Мы с таким нетерпением ждали, пока вы с Джулией начнете играть для нас.
В его голосе уже звучала скрытая угроза. Она положила на клавиши руки и увидела, что они дрожат. Но как только начала играть, тотчас же успокоилась. Джулия должна была спеть песню, пользующуюся большим успехом во всем графстве. А Мейкпис уже считал себя сассекским помещиком. Пока мать играла, Джулия безмятежно сидела на стуле у стены, разглядывая пожилых гостей, внимающих музыке. Многие лица раскраснелись от вина, и она полагала, что кое-кто из присутствующих обязательно должен вот-вот уснуть. Она обратила внимание на двух господ, чьи личности были ей незнакомы. Обычно Мейкпис представлял ей и матери тех господ, которых они видели впервые. Но в тот вечер он так разозлился из-за их опоздания, что забыл о хороших манерах, которые обычно любил демонстрировать при посторонних. Она перевела взгляд на отчима, который, как на свою собственность, смотрел на Анну.