Я приказал вознице поставить экипаж в переулке, куда выходила потайная дверь Армана, и прихватил с собой два бочонка с керосином.
Как я и надеялся, мне с легкостью удалось повернуть ключ в замке. Первым делом я убедился, что келья Армана пуста. Вняв моему предостережению, он исчез и забрал все, кроме мебели. Торопливо я откупорил один бочонок и, катя перед собой второй, двинулся к лестнице. В спешке я разбрызгивал керосин на деревянные перекрытия и двери комнат. Запах оказался настолько силен, что он мог поднять тревогу гораздо скорее, чем любой, даже самый громкий, шум. Я замер на лестнице, прислушиваясь, с бочонками и с косой в руках, но не услышал ничего – ни малейшего признака присутствия в здании охраны или самих вампиров. Стискивая рукоять косы, я медленно поднимался по каменным ступенькам к залу. Там тоже было пусто, как в коридоре и на лестнице, и никто не видел, как я смачивал горючей жидкостью набитые конским волосом сиденья кресел и тяжелые бархатные портьеры. На секунду я замешкался возле двери, за которой лежали Клодия и Мадлен. Мне захотелось отворить ее и бросить на них прощальный взгляд. Это желание было так велико, что я чуть было не забыл, зачем пришел сюда, и едва не выронил из рук полупустой бочонок. Но свет уже пробивался сквозь щели в старых досках, и, встрепенувшись, я вспомнил, что надо торопиться. Мадлен и Клодия мертвы. Зачем мне смотреть на их почерневшие останки и спутанные волосы? Я вышел из зала и побежал по незнакомым темным коридорам, обливая керосином деревянные двери. Я кинулся наверх, в фойе театра, едва освещенное холодным серым светом сквозь неплотно закрытые ставни на окнах, и главный вход в здание, только что заколоченный мной. Потом я вошел в зрительный зал и вылил остатки керосина на огромный бархатный занавес, кресла и портьеры.
Второй бочонок опустел, я отшвырнул его в сторону и достал приготовленный факел. Намотанные на дерево пропитанные керосином тряпки вспыхнули, стоило только поднести к ним зажженную спичку. Я поджег одно за другим несколько кресел – и яркие язычки пламени заплясали на толстой шелковой обивке. В следующий миг я уже был на сцене, и огонь весело побежал по темному занавесу.
Скоро в театре стало светло как днем. Мне показалось, что весь костяк здания заскрипел и застонал – пламя с ревом устремилось вверх по стенам, достигло высокой арки на авансцене и лепных завитушек на балконах верхних лож. Но у меня не осталось времени насладиться этим зрелищем, страшными запахами и звуками, наполнявшими мою душу кровожадной радостью. Я поспешил назад, вниз, добрался до зала фресок и поджег факелом кресла, портьеры – одним словом, все, что могло гореть.