– Признай, Денис, что он портит горизонт, – сказала Мария.
– Как по мне, так это ваши питерские заморочки, – сказал я, осторожно усаживаясь между окном и Белинской. Крыша была покрыта оцинкованным железом, влажным после ночи. – В любом старом городе должны быть высотные элементы. «Огурец» в Лондоне, Эйфелева башня в Париже, Останкинская башня в Москве…
– Москву уже ничем не испортишь, – равнодушно сказала Мария. – Такое же ужасное зрелище, как Нью-Йорк, только труба пониже и дым пожиже.
– Как угодно, – сказал я, примостившись понадёжнее и открывая бутылку. – Не бывал, сравнить не могу. Сейчас будет «бах», не упади.
– Сам не упади.
Бутылку удалось открыть аккуратно, без всякого «баха». Пряча пробку в карман (всё-таки культурная столица, нечего мусорить), я спросил:
– Почему именно крыша? Хотела уйти или прыгнуть?
– Хотела вспомнить детство, – спокойно ответила Мария. – Когда была подростком, мы часто лазили по крышам. Это в Питере популярная забава. Иногда удавалось пройти поверху десяток домов. Кое-где перешагивать, кое-где прыгать… дети не верят в смерть. Хотя насчёт уйти – ты тоже в чём-то прав.
– Неужели крышу не контролируют?
– Почему же не контролируют? Я вижу трёх снайперов. Они смотрят на нас. А если посмотришь вверх и на два часа – там висит квадрокоптер с выключенными огнями. Не уверена, что боевой, скорее наблюдательный.
– У тебя зрение как у кваzи, – сказал я, наклоняя бутылку. Осторожно налил бокал, протянул Марии. Та взяла не глядя. Я наполнил ещё один бокал. Бутылку зажал между колен. Спросил: – Ну так что? Сдаёшься?
– Я же сказала Бедренцу, что не буду убегать, – равнодушно ответила Мария.
– Уже хорошо. Может заодно объяснишь, что именно ты творишь?
– Я говорила. Пытаюсь помочь людям и кваzи. Я хочу только добра.
– Если бы каждый, кто говорил мне, что хочет только добра, давал мне по рублю… – Я задумался. – Пожалуй, у меня было бы рублей десять.
– Смешной ты человек, Симонов, – сказала Маша. Глотнула шампанское. – Ладно. У нас есть пятнадцать минут. Можем поговорить.
– Ты заложила бомбу и убила курсантов?
– Я их не убивала. У меня отец был капитаном, я бы никогда…
– Знаю я, кто твои родители. Ты заложила бомбу? – с напором спросил я.
– Да. Но это…
– Понимаю-понимаю. Это не смерть, это всего лишь переход из одной формы существования в другую… Любой убийца со времён Катастрофы говорит одно и то же, вот только сам не хочет менять «форму существования».
– Долгий и бессмысленный спор. Ты не понимаешь кваzи, а судишь их. На этот разговор у меня уже нет времени. Я не убийца.