Кваzи, кваzи, кваzи!
Она выглядела как человек и вела себя как человек. Она ела мясо и пила алкоголь.
Но она была кваzи, способной управлять не только восставшими, но и другими кваzи!
Видимо, ускоренно поднимать восставших или выводить их из-под контроля обычных кваzи она тоже могла.
Я встал. Дошёл до окна, только тут понял, что сжимаю в руке бутылку. Как я её не выронил, вытираясь? Вылил остатки шампанского на руки и вымыл лицо. Наклонился над окном.
Там стояли двое с автоматами и двое в штатском.
Вроде как люди.
Хотя… теперь уже не уверен.
– Спускайтесь с поднятыми руками! – скомандовал автоматчик.
– Сам-то понял, что сказал? – спросил я. Повернулся спиной и начал спускаться.
Кондиционер в кабинете не справлялся, сидящий за столом немолодой грузный мужчина отчаянно потел и смотрел на меня с неодобрением. Может быть, ему хотелось холодного пива. Или придумать себе занятие в другом помещении, с лучшей вентиляцией. А он на работе и должен со мной возиться. Китель мужчина снял и повесил на спинку стула, но рубашка на нём пропотела под мышками и на жирном пузе.
– Симонов, значит, – печально сказал мужчина, листая мои бумаги. – Хорошие отзывы из училища… Симонов… «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…»
– Не родственник, – сказал я скромно. Если мне попадался человек, помнивший поэта Симонова, то обычно следовала одна из трёх цитат: «Ты помнишь, Алёша…», «Майор привёз мальчишку на лафете…» или «Если дорог тебе твой дом…».
Продолжить стихи никто и никогда не пытался. Люди обычно помнят только первую строчку. Но я привык улыбаться и кивать. Я даже в ответ на «Бьётся в тесной печурке огонь…» улыбался и кивал, хотя это Алексей Сурков. Чёрт побери, я как-то даже в ответ на «Пришёл король шотландский, безжалостный к врагам…», названное стихотворением Роберта Бернса, улыбнулся и кивнул, хотя это Стивенсон в переводе Маршака, и не знать этого – стыд и позор.
– Не родственник, – сказал мужчина с некоторым разочарованием. – Симонов, чего ты в дознаватели смертных дел рвёшься? Скажи как на духу.
– Хочу принести пользу родине, – ответил я.
– Вот только не надо вещать, как на митинге, – поморщился мужчина. – Я бы тебя на повышение двинул. Ты умный парень, чего тебе с бытовухой возиться… Восставших ненавидишь? Я их тоже не люблю!
– «Мы никогда не мстили мертвецам»[8], – сказал я скромно.
– Ну так зачем тогда? Только честно!
– У меня в Катастрофе погибли жена и сын, – сказал я. – Я спасся. Я… умею выживать среди восставших. – Неполиткорректного слова «мёртвых» я старательно не произнёс. – Но своих спасти не смог. Мне надо снять эту тяжесть с души. Чтобы спать спокойно. Я должен поработать на передовой, чтобы потом идти дальше.