Кроме пенсий на крупных предприятиях, имевших место еще до переворота, разработана государственная пенсионная программа. Вступление в нее – дело сугубо добровольное и подразумевает под собой внесение ежемесячных взносов.
Пока это дело особой популярностью не пользуется. Хотя рекламных проспектов более чем достаточно. И самый распространенный гласит: «Молодость – это средство, чтобы обеспечить себе старость». Но народ предпочитает по старинке возлагать надежды на своих чад.
Положительных изменений предостаточно. Правда, есть такие, кто не устает твердить о том, что все плохо. Вспоминают о светлых помыслах борцов с самодержавием, потерпевших поражение. Заявляют, что, мол, в других странах хлеб мягче, а сахар слаще.
Вот только ерунда все это. Если ты не чешешь в затылке и не ковыряешься в пятой точке, а работаешь, то и достаток семье обеспечишь, и дети не будут щеголять в заплатанной одежонке. А уж если озаботился важной специальностью, без дураков, на совесть, так чтобы мастером быть, то и вовсе как сыр в масле катаешься. Бездельники же – они при любой власти будут недовольны…
Алина аккуратно подобрала удочку и резко подсекла. Удилище выгнулось дугой, словно на крючок попалась рыбина с добрую щуку…
– Ч-черт! – в сердцах воскликнула она. – Зацеп!
– Тихо ты. Леску порвешь, – предостерег Николай.
– Да ладно тебе, – отмахнулась девушка, потянув из кармана свободных форменных брюк складной нож.
– Э-э, ты чего творишь?! Сдурела?! – возмутился Николай, сообразив, что сейчас случится.
– А что делать-то? – пожала плечами она.
– Как – что? Отцеплять. Восемнадцать копеек, чай, на дороге не валяются.
– Ну, не такие уж и великие деньги.
– Невеликие! – вновь вскинулся Николай. – Шесть буханок хлеба, на которых целый день семья большая прожить может.
– Ну и что? Все одно в воду не полезу, – упрямо буркнула девчушка.
– Не полезет она. Счета ты деньгам не ведаешь, вот что я тебе скажу, Алинка. Все-то тебе легко дается.
– Да что ты знаешь об офицерском жалованье! – рассердилась девушка. – Мой отец с начала Великой войны на границе. Только два года как перевели в столицу. А до того и стреляли в него, и резали, и маму мою самураи убили.
– Кхм. Извини. Я не хотел. Не подумав, брякнул, – смутившись и покраснев как рак, что было видно даже в сумерках белой ночи, повинился паренек. – Но все одно, так-то разбрасываться деньгами не дело, – не отступился он от своего.
Потом вздохнул. Глянул на девчушку, а скорее все же девушку семнадцати лет. Весьма миловидной наружности. И, чего уж там, он давно ловит себя на том, что порой смотрит на нее по-особому. Вот только…