Из главарей «Эдельвейса» на свободе, по сути дела, остался только Громада, на него теперь вся надежда. Он руководит наркогруппировкой в Кемерове, постепенно прибирает к рукам Западно-Сибирский регион.
Снизу в матрас Клеопатры постучали пальцем, как в дверь.
— Эй, новенькая! — услышала она шепот.
Клеопатра снова промолчала, стук через короткое время повторился.
— Чего тебе? — шепотом откликнулась Клеопатра и посмотрела вниз.
— Новенькая, я подымусь к тебе, ты только не шуми, — сказала тощая, как жердь, женщина.
— Мне и так хорошо.
— А будет еще лучше. Утешу тебя, — хихикнула жердь. — Да и себя.
Клеопатру охватила дрожь. К лесбиянкам она испытывала отвращение.
В камере, куда ее поместили, было не менее двадцати пяти женщин. Нары располагались ярусами, в два этажа. Что делать? Шум поднимать — всех разбудишь. Скандал в первую очередь ей самой выйдет боком.
Рука снизу ухватилась за край койки. Клеопатра изо всех сил пнула лесбиянку ногой.
— Не лягайся. Я же к тебе с добром, милочка.
Над койкой Клеопатры показалась лошадиная голова. Жердь — так мысленно Клеопатра стала звать назойливую любовницу — хриплым шепотом извергала какие-то бессвязные слова, липкими от пота руками стараясь нащупать новенькую.
— Убирайся вон, стерва! — прошипела Клеопатра, отдирая ее пальцы.
— Не дури, девка. Не дури, — монотонно приговаривала Жердь, руки которой становились все настойчивее.
Легкое одеяло, внизу которого было грубо намалевано черной краской «НОГИ», сбилось к стенке. Цепкие пальцы Жерди, словно клешни краба, лезли в самые интимные места ее тела.
— Ну вот, девочка, сейчас сладим, — продолжала шептать Жердь, почти перевалившаяся на койку.
— Убирайся, дрянь! — почти крикнула Клеопатра.
— Побалуемся и уберусь, ягодка моя. Куда же я денусь? — нашептывала Жердь.
И Клеопатра не сдержалась, схватила кисть Жерди и изо всех сил так крутанула ее, что женщина с грохотом полетела вниз.
— Эй, кто там воду мутит? — донесся с соседней нижней койки недовольный женский голос. — Ты, что ли, Анфиса?
Клеопатра и Жердь замерли.
— Ты, что ли, Анфиска? — громче повторил голос. — Тебя спрашиваю.
— Я… Я ничего, Нинель Ивановна, — откликнулась Анфиса.
— Я же тебя, падла, и в темноте просекаю, — сказала Нинель. — На новенькую потянуло?
— Я… Я ничего, Нинель Ивановна. Только познакомиться хотела.
Постепенно проснувшаяся камера слушала этот разговор, не вмешиваясь.
— Познакомиться, — передразнила Нинель Ивановна. — Ложись сейчас же на свое место, кобла паршивая!
— Да я… ничего… — лепетала Жердь. — Ложусь, ложусь…
Постепенно в камере установилась мертвая тишина, но Клеопатра долго не могла уснуть. Она закуталась в хлипкое одеяльце с головой и все никак не могла согреться, избавиться от нервного озноба.