Черт возьми, бились, бились за этот Верхнеуральск, положили полтораста убитыми и три сотни ранеными, а теперь уходим восвояси. Вот уж пиррова победа!
Мало того. Чтобы белые не догадались о нашем отступлении, пришлось устраивать "маскарадные" атаки. Мы делали вид, что хотим ворваться в город, и ложились, скошенные огнем противника. Это страшно: атака ненастоящая, а кровь лилась всамделишная. Хоронить убитых некогда.
Прикрывала наш отход рота Иванчикова, которому Иван Каширин приказал держаться до последнего. Пулеметчик Бачурин долго сдерживал наступавших казаков, а когда кончились патроны, разобрал замок, лег на пулемет и, подпустив белых почти вплотную, подорвался гранатой. Иванчиков рассказывал, что даже белые были потрясены.
Когда мы вернулись в Белорецк, то узнали, что рано утром противник пробрался в город. Тревогу поднял водитель грузовика, которого они заставили завести мотор, чтобы угнать машину. Поднялась стрельба. Казаки начали без разбору рубить обозников. Николай Дмитриевич на костылях выскочил на улицу и стал наводить порядок. Постепенно оборона организовалась, быстро навалили несколько баррикад и отрезали белым путь к отступлению. Стерлитамакцы бросились вдогонку за обозом и отбили, хотя десятка два подвод беляки угнали. Интересно, что заложники, оказавшиеся между двух огней и с перепугу разбежавшиеся, к концу боя аккуратно прибыли к месту заключения.
Когда вечером мы входили в город, то встретили несколько мокрых с ног до головы и смущенных бойцов. Оказывается, они приняли своих всадников за казачью атаку и спрятались в углублении плотины за каскадами воды, где и просидели целый день.
Все возмущены тем, что казаки порубили обозников - раненых, женщин, детей. Услышав об этом, я поспешил к раненым и сразу увидел Сашу, она меняла повязку стонущему бойцу. Я помог ей перенести парня в дом. Потом мы долго стояли на улице и молчали. Уже темнело.
- Я рада, что вы живы! - неожиданно сказала она и продолжила: Андрей Сергеевич, я вам задам один вопрос - вы только не удивляйтесь.
- Слушаю вас! - я невольно насторожился.
- Что вы чувствовали, когда в первый раз убили человека?
- Что? - опешил я. - Не знаю... Вернее, я не знаю, когда убил первого немца, потому что в перестрелке не поймешь, где чья пуля. По-настоящему первого врага я убил в рукопашной. Знаете, неожиданно я почувствовал спиной какой-то холод, обернулся и увидел, что красномордый австрияк уже размахнулся, чтобы всадить мне в спину штык. Я успел несколько раз выстрелить ему в лицо... А почему вы меня спросили?