Тогда снаружи послышался деловой шум: рокот моторов, сердитые командные голоса, беготня… Ученые решили выйти во двор.
На базе все было в беспокойном движении. Ворочались прожектора на крышах казарм и на вышках, выхватывая из тьмы разрозненные эпизоды происходящего: пробежал, придерживая рукой пилотку, посыльный; рослые карабинеры, бряцая подкованными сапогами по бетону, протащили на плащ-палатках убитых; конвой прогнал кучку пленных эфиопов… Появился свирепо сжавший зубы полковник – губы как две бесцветные нитки. С ледяным бешенством рявкнул что-то молодому офицеру, тот козырнул, побежал, исчез из круга света. Слышно было, как в темноте уже он заорал нечто воинственно-сердитое.
Обермайер, знавший итальянский, странновато хмыкнул:
– Однако. А ведь знаете, коллеги, они хотят пленных-то того… расстрелять.
– Да ты что?! – Бродманн похолодел, прямо-таки ощутил, как кровь отхлынула от лица, от пальцев, они стали как чужие. Он ринулся, не соображая куда, но Шеффлер и Обермайер перепуганно вцепились в него с обеих сторон.
– Т-ты куда?! – зло прошипел Шеффлер. – Стой, не дергайся!..
– Да, – горячо поддержал Обермайер, – не вмешивайся! Это их дело… война, в конце концов.
Ханс знал, что формально война кончилась, но… конечно, коллеги правы, как бы это грустно ни было.
Прожектора по команде свели все лучи к глухой каменной стене, ярко осветив ее, как в цирке. Конвоиры вытолкали пленных на эту «арену», выстроили в ряд вдоль стены, торопливо отбежали.
– Carica! – раздалась команда («Заряжай!»).
Хансу чудилось, что он видит на черных лицах обреченно-равнодушное выражение: эти люди уже морально перешагнули грань, отделяющую их от мира, жизнь от смерти. Они уже были там, по ту сторону… Но, может, это лишь почудилось, кто знает. Ученый не успел разобраться в собственных чувствах.
– Fuoco! («Огонь!»)
Хлестнул залп – вспышки, грохот. Пленные мешками повалились кто куда, как бы нехотя, ничуть не эффектно, не картинно, а так, словно их заставили играть в скучную неинтересную игру.
Хансу с содроганием в душе хотелось отвернуться, не видеть того, как стрелки добивают упавших контрольными выстрелами, а еще лучше – уйти… но интуиция безошибочно подсказала, что демонстрировать свободомыслие и гуманизм под всевидящим оком Ветцлиха ни к чему.
А он, собака, тут как тут. Окинул ученых нарочито равнодушным взглядом, в котором несложно было прочесть испытующе-суровое начальственное превосходство: это, дескать, вам, штафиркам, не с колбами-пробирками в лабораториях играться! И это лишь начало. Поглядим, как дальше будет!..