– Вам нужно, – отрезал шеф-пилот, – вы и двигайтесь. А мы свое дело сделали. Вас доставили по назначению, и все на этом. У нас свое руководство, мы сейчас ему доложим и будем ждать указаний.
Тут Шеффлер повысил голос, настаивая на том, что, согласно инструкции, в случае непредвиденных событий экипаж поступает в распоряжение начальника экспедиции. Ветцлих мрачно и одобрительно кивнул, подтверждая это.
Однако летуны попросту послали магистра подальше – не прямым текстом, но по сути. Мы никаких ваших инструкций не знаем, заявили они. У нас своих столько, что голова пухнет. И мы вам не подчиняемся. Следовательно, идите-ка вы всякими окраинами, обочинами и прочими буераками.
Последнее, правда, произнесено не было, но подразумевалось более чем прозрачно.
* * *
В этом месте рассказа Ханс язвительно усмехнулся и сказал, что в данной ситуации во весь рост проявился роковой недостаток немецкого мышления: тщательнейшая, скрупулезнейшая проработка плана мероприятия, при которой полностью упускается из вида один, но важнейший фактор – что и сносит к чертовой матери весь трудолюбиво выстроенный план. Ну, например, как если бы ненастным летним днем человек пошел гулять в парк, детально продумав, какие он аттракционы посетит, до пфеннига подсчитав, сколько денег потратит на пиво и мороженое – и при этом даже не сообразил бы взять с собой зонтик, в результате чего вынужден был вернуться промокший до нитки, не дойдя и до входа в парк.
– У нас в таких случаях говорят: слона-то я и не приметил, – усмехнулся Борисов.
Бродманн кивнул: да. Очень верно сказано.
Вот и в данном случае руководство глубокомысленно мудрило над составом и снаряжением экспедиции, до одурения анализировало качества кандидатов… и не удосужилось, отправляя в путь представителей разных ведомств, согласовать их действия в непредвиденных обстоятельствах.
Коса нашла на камень. Пилоты Люфтваффе плевать хотели на сотрудников «Аненербе», конфликт нарастал, и в какой-то момент Бродманн вдруг с дурным, противно-холодным чувством понял, что просто так это не кончится.
– Ну хватит! – рявкнул наконец КВС. – Все, ребята, пошли! Докладывать надо.
Он развернулся и пошел к самолету. Доли секунды помедлив, пошли за ним второй пилот и штурман.
– Стойте, – замороженным голосом произнес Ветцлих, не дожидаясь реакции Шеффлера. Тот беспомощно молчал, а шеф-пилот выразительно хлопнул себя ниже спины и, не оборачиваясь, громко выкрикнул:
– Поцелуй меня сюда! – и заржал еще громче.
Кто знает, что было бы, если бы он не сказал так. Может быть, то же самое. А может, что-то другое. Но он сказал – и Ветцлих не то чтобы побледнел, а как-то даже посерел, лицо его стало точно каменное. И голос стал другой.