Данная идея вполне укоренилась в недрах ВЧК-ОГПУ, и особенно настойчивым ее адептом был бывший студент-химик Глеб Бокий, водивший дружбу с одаренным и странным человеком по имени Александр Барченко. Они, должно быть, не один пуд соли съели, прежде чем пришли к твердому убеждению: биосфера Земли полным-полна рассеянных тонких энергий, пока человеком не освоенных. Но их можно освоить, можно подчинить! И кто сделает это, тот сможет обрести могущество, по сравнению с которым покажутся смешными и жалкими потуги Цезаря, Наполеона и тому подобных персонажей.
Неизвестно, кто покровительствовал Бокию на самых высших, стратосферных уровнях партийной и государственной пирамиды. Он начинал свои сумеречные игры, когда в зените власти и славы был Троцкий – тот был повержен, но Бокий не шелохнулся. Был ли он прямо связан со Сталиным?.. Об этом никто в ОГПУ и заикнуться не смел, Василий Борисов, разумеется, тоже, хотя впечатление такое у него складывалось.
Борисов посмотрел на Вивиан, улыбнулся так, как улыбаются друг другу люди, причастные к тайному знанию:
– Сдается мне, миссис Гатлинг, что вы заподозрили нечто в моем рассказе там еще, в «Беатрисе»?..
– Не без этого, – спокойно ответила Вивиан. – Хотя в основном вы говорили правду.
– В нашем деле так и следует, – серьезно сказал топограф. – Начнешь небылицы плести – все погубишь. Легенду мы придумали быстро. Собственно, ничего и не пришлось придумывать…
То, что он рассказал Гатлингам о своей жизни до 1917 года, было чистейшей истиной. Реалист, недоучившийся студент, прапорщик военного времени; топографическая служба Юго-Западного фронта, еще одна звездочка на погонах… все это подлинные факты биографии Василия Борисова. А вот начиная с лета 1917 года факты были иные, и о них рассказчик благополучно умолчал.
Русская революция так трепала, переворачивала, сталкивала и навек разъединяла человеческие судьбы, что на фоне всего этого произошедшее с подпоручиком Борисовым выглядело сравнительно ординарным.
Армия при Временном правительстве катастрофически разваливалась. Солдаты бежали с фронта толпами, кое-кто из офицеров тоже стыдливо давал тягу в одиночку или парой-тройкой. Дисциплина пришла в упадок, никто, по большому счету, не контролировал службу, и подпоручик-картограф, уныло слоняясь по улочкам захудалого галицийского городка, грешным делом подумывал: а не пуститься ли и мне домой, пересидеть там всю эту смуту?.. В таком кавардаке никакой бес тебя искать не станет.
И вот в одной из таких прогулок картографа поймал унтер-офицер, член полкового солдатского комитета.