— Ну что же? — улыбаясь от удовольствия, воскликнул Вердюре. — Я прав. Но что сталось с этим несчастным молитвенником? Сожгли его? Нет, книгу в кожаном переплете не скоро сожжешь. Ее забросили куда-нибудь в угол.
В это время возвратился швейцар, приведший с собою комиссионера с угла улицы Цигаль. Вердюре пришлось прервать свои изыскания.
— А, ты очень кстати! — ласково воскликнул он. И он показал комиссионеру конверт. — Ты принес сюда сегодня утром это письмо? — спросил он его.
— Так точно, сударь. Я даже адрес заметил. Сроду таких не видал…
— Кто тебе вручил его? Мужчина или женщина?
— Нет, сударь, мне передал его комиссионер.
— Ты знаешь его?
— Никак нет.
— Какой он из себя?
— Так, небольшой и не маленький, одет в зеленый кафтан, медаль имеет!
— Да ведь это приложимо ко всем комиссионерам сразу! Не сказал ли он тебе, кто его посылал?
— Никак нет. Он только дал мне десять су и сказал: «Неси на улицу Шанталь, дом тридцать девять; сейчас на бульваре мне передал это письмо какой-то кучер».
— А ты узнаешь этого комиссионера в лицо?
— Да, если посмотреть на него, то узнаю.
— Сколько ты зарабатываешь в день?
— Как случится, сударь. Я стою на бойком месте. Может быть, франков восемь или десять в день.
— Отлично, я буду тебе платить каждый день по десять франков только за то, чтобы ты ничего не делал, а только искал того комиссионера. Каждый вечер в восемь часов приходи в гостиницу «Архистратиг» на набережной Сен-Мишель, и я буду платить тебе за твои прогулки. Спросишь Вердюре. А если ты найдешь этого комиссионера, то я дам тебе сразу тридцать франков. Идет?
— Очень вами благодарен, сударь…
— Итак — проваливай! Не трать ни одной минуты зря! А теперь, — обратился Вердюре к кассиру, — пора и к Фовелю! Да и позавтракать было бы недурно!
Рауль Лагор нисколько не преувеличивал, говоря о перемене, происшедшей в Андре Фовеле.
С того самого проклятого дня, когда по его доносу был арестован его кассир, банкир, этот бодрый до наглости человек, впал в меланхолию и был совершенно не способен заниматься текущими делами. Запершись у себя в кабинете на ключ, он стал безучастно относиться ко всему, и все его поступки говорили о том, что какой-то тайный недуг овладел всем его существом.
В тот день, когда Проспер был выпущен на свободу, в три часа, Фовель, по обыкновению, сидел у себя за письменным столом, положив локти на сукно и подперев ладонями лоб, и потерянным взором смотрел перед собою. Как вдруг к нему ворвался из банкирской конторы служитель.
— Сударь! — воскликнул он в страхе. — Там пришли бывший кассир Бертоми и его родственник. Они желают вас видеть непременно!