Неподвижная, бледная как статуя, Валентина стояла на высоком берегу и смотрела, как на этой утлой ладье уезжал тот, кого она так любила. Лодка мчалась вниз по течению, быстрая, как птица, и через несколько секунд обратилась в черную точку, едва заметную в далекой быстрине реки.
Гастон уехал. Он был спасен. Валентина могла теперь без боязни предаться своему отчаянию. Теперь уж ей не от кого было скрывать свои рыдания. Подавленная событиями, она понимала, что всему настал конец, и мысль о будущем заставляла ее ужасаться и трепетать.
Но пора было уходить домой.
Тихо поплелась она к замку, пройдя через ту калитку, которая столько раз так таинственно отпиралась перед Гастоном. Валентина заперла ее за собой, и ей показалось, что там, позади нее, осталось все ее счастье.
Но прежде чем подняться к себе, она обошла вокруг замка и заглянула в окошко к матери.
Окна ее в этот час были обыкновенно освещены, так как госпожа Вербери часть ночи проводила за книгой.
Зарывшись в тупом материализме, эгоистка до мозга костей, графиня мало занималась своей дочерью. Она предоставила ей полную свободу. Валентина могла делать что хотела, но этой ночью девушка предпочла войти незамеченной. Ее могли спросить, откуда такой беспорядок в ее одежде и почему она так намокла и вся в грязи.
К счастью, ей удалось незаметно пробраться в замок. Она вошла к себе в комнату и заперлась. Ей необходимо было уединение, ей нужно было продумать, прочувствовать все, чтобы прямо взглянуть в лицо тем ужасным ударам судьбы, которые предстояли ей впереди.
Сидя за своим рабочим столиком, она вытащила из кармана мешок, который передал ей Гастон, и стала машинально перебирать лежавшие в нем драгоценности.
Может ли она надеть себе на палец хотя бы самое простое, дешевенькое кольцо? Нет! Мать спросит у нее, откуда она его взяла, и ей придется солгать.
Она прижала к груди этот мешок и спрятала его подальше в комод.
Настало утро.
На деревенской церкви зазвонили к ранней обедне, она решила, что пора отправляться в путь, и пошла.
Слуги в замке уже поднялись. Одна из горничных, Мигонна, приставленная к Валентине, мыла песком плиты парадного крыльца.
— Если мама спросит, — обратилась к ней молодая девушка, — то ты скажи, что я пошла к ранней обедне.
И, выйдя из замка, она поспешила, насколько могла. Сознание необходимости исполнить такое важное поручение, боязнь, что это не удастся, и пренебрежение к опасностям придавали ей сил. Она забыла об усталости, хотя всю ночь провела в слезах.
Только к восьми часам утра она добралась до длинных живых изгородей, посаженных по бокам дороги, ведущей к калитке замка Кламеран.