— Вы знаете, моя дорогая мисс Грэхем, — начала миссис Доусон, — я полагаю, вам следует считать себя исключительно удачливой девушкой.
Гувернантка подняла голову и недоумевающе уставилась на свою хозяйку, отбросив назад пышные локоны. Это были самые изумительные волосы — мягкие и пушистые, обрамляющие ее лицо и создающие бледный ореол вокруг ее головы, когда солнечный свет падал на них.
— Что вы имеете в виду, моя дорогая миссис Доусон? — спросила она, окуная кисть из верблюжьего волоса в аквамарин на палитре и тщательно ее проверяя, прежде чем наложить легкий голубой штрих, который должен был оживить горизонт на рисунке ученика.
— Ну, я имею в виду, моя дорогая, что только от вас зависит — станете ли вы леди Одли и хозяйкой Одли-Корта.
Люси Грэхем уронила кисть на рисунок и покраснела до корней своих прекрасных волос, затем снова побледнела, такой бледной миссис Доусон ее никогда не видела.
— Моя дорогая, не волнуйтесь, — стала успокаивать ее жена врача. — Вы же знаете, что никто не просит вас выходить за сэра Майкла против вашего желания. Конечно, это была бы великолепная партия: у него солидный доход, и он один из самых щедрых мужчин. Ваше положение очень возвысилось бы, и вы смогли бы делать много добрых дел, но, как я говорила ранее, вы должны руководствоваться только своими чувствами. Но я должна вам все же сказать одну вещь — если ухаживания сэра Майкла вам неприятны, то едва ли достойно поощрять их.
— Его ухаживания, — поощрять его! — пробормотала Люси недоумевая. — Ради бога, миссис Доусон, не говорите так! Я и понятия не имела об этом. Мне никогда бы это и в голову не пришло.
Она облокотилась о чертежную доску и, закрыв лицо ладонями, несколько минут пребывала в глубокой задумчивости. Она носила узкую черную ленточку вокруг шеи, к которой был прикреплен то ли медальон, то ли крестик, или миниатюра; но чем бы ни был этот брелок, она всегда хранила его спрятанным под платьем. Раз или два во время этого состояния задумчивости она убирала одну из рук от лица и нервно теребила ленточку, сжимая ее нервным движением и передвигая ее пальцами.
— Я думаю, что некоторые люди рождены для несчастья, миссис Доусон, — произнесла она наконец. — Для меня было бы слишком большим счастьем стать леди Одли.
Она сказала это с такой горечью, что супруга врача взглянула на нее в удивлении.
— Вы — и неудачливы, моя дорогая! — воскликнула она. — Я полагаю, кому бы говорить так, но не вам — вам, такому прекрасному счастливому созданию, что всем доставляет удовольствие только смотреть на вас. Я решительно не знаю, что мы будем делать, если сэр Майкл украдет вас у нас.