После этого разговора они часто беседовали на эту тему, и Люси никогда не выказывала никаких чувств, когда обсуждали, как баронет восхищается ею. В семье врача все молчаливо пришли к выводу, что гувернантка склонна принять предложение сэра Майкла, если он его сделает; и действительно, простые Доусоны сочли бы это ни больше ни меньше как сумасшествием, если бы девчонка, у которой не было ни гроша за душой, отказалась бы от такой партии.
Итак, однажды в туманный июньский вечер сэр Майкл, сидя напротив Люси Грэхем у окна в маленькой гостиной врача, воспользовался случаем — пока они были вдвоем — поговорить о предмете, который был наиболее близок его сердцу. Он попросил руки гувернантки в нескольких сдержанных словах. Было что-то почти трогательное в его манере и тоне, которым он говорил с ней — наполовину умоляя и прекрасно сознавая, что едва ли молодая красивая девушка сделает выбор в его пользу, и больше желая, чтобы она отвергла его, хотя и разбила бы этим его сердце, чем вышла за него замуж без любви.
— Я смею думать, что вряд ли есть больший грех, Люси, — говорил он торжественно, — чем тот, который совершает женщина, выходя замуж без любви. Вы так дороги мне, моя любимая, что как бы ни было глубоко мое чувство к вам и как бы ни была горька даже сама мысль о разочаровании, я не позволю вам совершить такой грех даже ради моего счастья. Если бы мое счастье могло быть достигнуто такой ценой, — повторил он серьезно, — ничего, кроме несчастья, не получилось бы из супружества, если оно совершается не во имя правды и любви.
Люси смотрела не на сэра Майкла, а вдаль, в туманные сумерки, на темный пейзаж за маленьким садом. Баронет пытался увидеть ее лицо, но она стояла к нему в профиль, и он не мог видеть выражение ее глаз. А если бы ему это удалось, то он увидел бы тоскующий пристальный взгляд, который, казалось, хотел проникнуть во мрак и заглянуть в мир иной.
— Люси, вы слышите меня?
— Да, — промолвила она мрачно, но не холодно, нет, она не была обижена его словами.
— И ваш ответ?
Она не отвела взгляда от темнеющего пейзажа за окном, но несколько мгновений хранила молчание; затем, повернувшись к нему с неожиданной страстью, по-новому осветившей ее удивительную красоту, которую баронет разглядел даже в сгущающихся сумерках, она упала на колени у его ног.
— Нет, Люси, нет, нет! — горячо вскрикнул он- Не здесь, не здесь!
— Да, здесь, здесь, — настаивала она, и странная страсть делала ее голос пронзительным и резким — не громким, но чрезвычайно отчетливым, — здесь и больше нигде. Как вы благородны и щедры! Любить вас! Есть женщины в сотни раз красивее и лучше меня, которые могли бы преданно вас любить, но вы просите слишком многого от меня. Вы просите слишком многого от