— Нет.
Он повернулся и выжидающе воззрился на нее, и она тут же поняла, что бабочки и гусеницы в его устах — всего лишь метафора.
— Хочешь… хочешь сказать, что я вроде той гусеницы? Которая мечтает навсегда остаться на своем листочке и не превращаться в бабочку, чтобы увидеть мир?
— Не совсем. Выраженная в такой форме, эта мысль сильно похожа на критику. А я не могу винить тебя за то, что ты чувствуешь или думаешь. Я и сам подобное испытывал, не забывай. Я лишь хочу сказать, что не нужно бояться перемен. Не нужно бояться превращения в очаровательное создание, стать которым предначертано тебе самой судьбой.
— Проблема этой метафоры в том, — с горечью в голосе отозвалась Джорджиана, — что я обречена навсегда оставаться гусеницей. Как бы мачеха ни старалась сделать из меня бабочку, я не могу.
Она вздохнула.
— Кому, как не тебе, знать, что я всегда была не похожей на прочих девочек в Бартлшэме? Когда мачеха научила меня вести себя как леди, я решила, что смогу… притвориться обычной. Но на местных ассамблеях мужчины никогда не приглашали меня танцевать, предпочитая увиваться вокруг Сьюки…
— Мужчины Бартлшэма все как один недоумки. Послушай меня! Ты совершенство такая, какая есть. — Эдмунд махнул рукой в сторону стеклянной витрины. — Здесь представлены разные виды бабочек. Вовсе не обязательно быть похожей на других, чтобы быть бабочкой. Неужели ты ничему не научилась у мисс Дюран? Она напоминает мне тебя в таком же возрасте, до того как… жизнь погасила в тебе искру.
Значит, тогда она ему нравилась. Пока отец с мачехой не взялись превращать ее в бабочку-Сьюки. Эта задача с самого начала была обречена на провал, поскольку в глубине души Джорджиана всегда намеревалась оставаться личинкой.
Но что Эдмунд думает о ней сейчас?
Он с тревогой всматривался ей в лицо.
— Отчего ты отказываешься поверить в собственную привлекательность? Только из-за тупоумного мужского населения Бартлшэма! — Он поджал губы. — Джорджиана, надеюсь, мне-то ты веришь? Я бы никогда не стал тебе лгать.
— Д-да. — Она задумалась на мгновение. В самом деле, Эдмунд привык высказываться прямо, так что временами эту манеру можно было счесть грубой, но до лжи никогда не опускался. — Да, — повторила она более уверенно.
— Тогда позволь сказать тебе, как есть. Я заявляю это как мужчина, определенно не являющийся тупоумным: ты очень привлекательная женщина. У тебя красивые глаза. И роскошные волосы. А твоя фигура…
— Крупная, — перебила его она. — И нескладная.
— Нет, — решительно возразил он. — Твоя фигура великолепна. Крепкая, да, что свидетельствует о здоровье и жизнестойкости, — продолжил он. — Добавь к этому любовь к прогулкам на свежем воздухе и энергичные изыскания, и все мужчины, ищущие хорошую мать для своих будущих детей, сразу поймут, что ты — отличный выбор. Уверен, что ты сможешь рожать снова и снова… — он схватил ее за руки и сжал, — без каких-либо трудностей.