«На хуй Женевьев привела с собой этого чурбана?» — разозлился Оскар. И понял. Похвастаться. Очевидно, мясистое существо, напившись с Женевьев пару раз, сумело влезть на даму-дизайнера и даже сообразило, где у дамы вход. «Вот, Оскар, видишь, не только ты один на свете мужчина, — как бы утверждала Женевьев, приведшая полусонного, объевшегося еще до обеда мистера писателя. — Смотри, я нашла себе любовника — знаменитого писателя… Я умею жить и наслаждаться и без тебя…»
Молодой метрдотель-итальянец, фальшиво улыбаясь, провел их к заказанному Женевьев столику. Положив на колени салфетку, Оскар оглядел зал и ничего интересного не увидел. Жеваные лица мужчин и женщин. В основном среднего возраста, дамы и господа могли позволить себе посещать «Жирафу». Ресторан был дорогой. Только в дальнем углу, скрытая чьим-то большим плечом в блейзере, время от времени появлялась из-за него соблазнительная блондинистая гривка. Хотя лица обладательницы гривки Оскар не мог видеть, судя по интенсивности, с какой гривка вдруг резко взлетала и падала, принадлежала она существу молодому и горячему.
— Над чем вы сейчас работаете, Оскар? — спросил вежливый Стив-писатель. — Женевьев сказала мне, что вы философ…
— Женевьев пошутила, очевидно. Я никогда не занимался философией профессионально, а в последние годы вовсе забросил «мыслительные процессы». Я — Палач.
— Кто, простите? — переспросил мистер Барон.
— Палач! — невинно повторил Оскар.
— Оскар обожает мистифицировать людей, Стив… — попыталась навести порядок Женевьев. Она усиленно толкала Оскара под столом ногой, призывая образумиться и остановиться…
— Я палач, то есть профессиональный садист, — охотно объяснил Оскар Стиву, одарив Женевьев легкой улыбкой. — Женевьев стесняется моей профессии, но я — нет, нисколько. Я даже горжусь ею…
«Профессиональный садист!» Привыкшие ко всему на свете, потухшие глазки Стива Барона оживились.
— Это интересно. Очень интересно! Расскажите, пожалуйста, подробнее о вашей профессии, Оскар, я никогда в моей жизни не сидел за одним столом с профессиональным садистом.
— Вот-вот, я и решил, что вам как писателю будет интересно, — невинно произнес Оскар, заметив с удовольствием, что Женевьев скорчилась от ужаса, напряглась и смотрит в стол.
Официант принес аперитивы. Стиву — бурбон, Женевьев — текилу, Оскару — белое вино. Оскар отпил большой глоток холодного вина и начал:
— Не мне вам объяснять, мистер Барон, что такое садизм и садисты, но я профессиональный садист, в отличие от некоторого количества аматеров — практикующих садизм клерков, или отставных полицейских, или священников, или домашних хозяек, расплодившихся в этой стране за последние годы… Я — профессионал, я получаю за свои садистические действия деньги. Мои жертвы платят мне за то, что я их садистически обрабатываю — бью, пинаю, писаю на них, привязываю, хлещу… и так далее, — тоном уверенного в себе элегантного ученого, объясняющего действие новой сверхэлектронной машины или новой теории поведения молекул, довольный, сообщил Оскар.