— Я думаю, что он подвозил кого-то, а тот его… — сказал участковый. — Хороший мужик был. Жаль его.
— Да, всех жаль, когда вот так, ни за что, ни про что, — буркнул Прохоров.
Они подъехали к дому убитого. В сарае возились куры, слышалось кудахтанье.
— Скажу, потом соседке, что бы покормила, да и вообще к себе, что ли забрала их. — Грустно сказал сердобольный участковый. — Жалко, живые существа как-никак.
В доме было чисто. Все на своих местах. Не особо уютно, мужик жил один. Но для «холостяцкой берлоги» вполне прилично. Даже цветочки на окошках. На столе скатерть вышитая. Наверное, чей-нибудь подарок.
— Родственники были у него?
— Сестра, где-то в другом городе. Он мне как-то рассказывал, мол, собирается к сестре съездить, зимой, когда все хозяйственные работы закончатся. — Рогозин вздохнул. Видимо события последних двух дней тяжело на него подействовали, навели на него уныние. Для поселка, где как он сам сказал, никогда ничего «такого» не случается, две насильственные смерти подряд, действительно многовато. Молодой участковый сегодня не улыбался жизнерадостно, как вчера. Глаза посерьезнели. Прохорову был симпатичен явно неравнодушный к своей работе и к людям, окружающим его, парень.
— Сообщишь ей? — спросил следователь. — Могу кому-нибудь из своих ребят поручить.
Участковый помотал головой.
— Да, нет, я сам. Я же его с пеленок, можно сказать, знал. Всю жизнь здесь живу. Нужно уважение проявить. Он нам в детстве свистульки из глины лепил. Такие заливистые…
— Дима, здесь, конечно, не Москва. Все немного по-другому. Народу меньше, все друг друга знают. Общаются. Но, если уж ты выбрал эту профессию, ты постарайся, так близко к сердцу все не принимать. Иначе, надолго тебя не хватит. Сгоришь, сам не заметишь как, — сказал Прохоров. Он уж, почти забыл, как сам начинал работать в органах. Что чувствовал тогда. Как, чуть не до слез, переживал каждую трагедию, каждую, казавшуюся чудовищной несправедливость. Жизнь пообтесала, душа обросла коркой, зачерствела. Редко-редко, иногда все же случается, что хочется взвыть от жалости или, наоборот, от ярости и злости на тех, кто творит страшные, не укладывающиеся в голове вещи. Когда, к примеру, расследуют убийства детей. Но, Прохоров, в таких случаях, сразу твердо говорит себе: «Цыц! Надо всеми не наплачешься, да и толку никакого от этого не будет. Нужно подонков, кто творит такое, ловить, а не сопли распускать» И ничего, отпускает. И дальше можно делать свою работу с ясной головой и холодным сердцем.
Дима Рогозин кивнул.
— Да, я знаю. Я в норме. Вы не думайте, я справлюсь, — смущенно сказал он.