Она покачала головой.
— Я, вообще, портреты не пишу.
— Ну, вот. Эксклюзив будет. Или не умеешь?
Она пожала плечами.
— Почему не умею? Умею. Просто не мое.
— А чего твое? — покосился на нее Северцев, считавший, что любой художник рисует все подряд. Какая разница, чего мазюкать-то. Что вазу с фруктами, что чью-то физиономию, один хрен. Умеешь рисовать, так и рисуй.
— Приедем, я покажу свои работы. В папке есть фотографии и эскизы. — Она кивнула на заднее сидение, на котором лежали ее вещи.
— А я еще думаю, на х… такая папка здоровая, — радостно ухмыльнулся Северцев. Он припарковал машину у края дороги. Чего ждать, когда можно сейчас посмотреть, чего там ваяет его спутница.
— Не, ну а чего? Мне нравится. Я, хоть в живописи и не особо разбираюсь. Не мое! — он легонько пихнул пассажирку локтем и заржал. — Но красиво. Да и необычно. Не как во всех этих третьяковках и где там еще. Не, давай, рисуй. Называй цену. Только давай, что б портрет тоже был такой, не как всегда художники рисуют, скучно, как на фотографии. Такой, чтобы не похож был на другие, что б все смотрели и удивлялись.
Художница пожала плечами. Как скажете. Желание клиента — закон.
Северцеву вообще-то было наплевать, как рисует обманутая изворотливой гнидой пассажирка, он в живописи никогда не понимал, да и не любил особо. И портрет-то он решил заказать, просто, в качестве акта благотворительности, что называется. Тетка ему понравилась, обули ее нагло, чего не помочь? Так денег дать — она не возьмет. Не из тех, сразу видно. Бедная, но гордая. В общем-то, Северцев это в людях уважал. Не дело на подачки жить. Но, посмотрев фотографии картин и несколько рисунков, которые она называла эскизами, Северцев и впрямь захотел, чтобы у него была подобная картина. Что-то в ее рисунках его зацепило. Сам не мог понять, что именно, а вот, поди ж ты, понравилось.
Она с сомнением смотрела на него. Вроде не шутит. Назвала цену. Выше той, что назначала обычно. Не обеднеет. Видно, что денег не считает, да и цена-то, на самом деле, все равно более чем скромная. Услышав озвученную горе-художницей цифру, Северцев с туповатым видом уставился на нее. Ну и дура!
— Как же ты живешь-то, малахольная? — почти нежно сказал он. — Ты вот знаешь, как надо? Сейчас я тебе расскажу, может, поумнеешь, научишься чему-нибудь. Нужно морду сделать кирпичом и уверенно, твердо так, глядя в глаза говорить: «Исключительно из личной симпатии — сто тысяч. Но за то, что ты меня подвез, чисто из уважения, скину тебе десятку». Поняла?!
Попутчица засмеялась, и смех у нее оказался звонкий, заразительный. Северцев тоже загоготал.