Берто бережно поддерживал голову старика и отгонял жадных до крови мух, пока Гьялланди начертал руны на свежих повязках и заматывал ими почерневшие обрубки пальцев Гримы. Резкий железистый запах крови ударил в нос, и капельки пота скатились в глаза Вороньей Кости.
— Это принц Олаф, — промолвил Грима, обращаясь к Берто. — Однажды он станет королём, и если удача будет сопутствовать тебе, как и прежде, вы можете быть друг другу полезны, несмотря на то, что он из Обетного Братства, а ты — христианин.
Воронья Кость взглянул на Берто и увидел свирепое выражение на круглом, большеглазом, остроносом лице, на мгновение тот напомнил охотящуюся сову. Берто кивнул. Грима скорчился от боли, когда люди Хоскульда подняли его, и наполовину поволокли, наполовину понесли на корабль.
Онунд Хнуфа протопал мимо, когда резкий запах дыма достиг ноздрей Вороньей Кости. Ветер принес отдаленные рыдания и треск горящего дерева, и Воронья Кость с мрачным видом развернулся и зашагал прочь, а тем временем терп охватило пламя, огонь разгорался, дым грязными столбом поднимался в небо.
Довольный Онунд ковылял рядом, сжимая добычу — свёрнутый пополам квадратный кусок твёрдой кожи, размером с его грудь.
Хольмтун, остров Мэн, некоторое время спустя...
Олаф Ирландский Башмак
Ярл Годред сидел на скамье в своем зале, а Олаф Кваран развалился в его собственном высоком кресле, накинув шкуру полярного волка, которая, словно молочный ручей, стекала с его плеч. Колышущийся мех укрывал плечи, все еще широкие, несмотря на то, что его волосы были того же цвета, что и волчий мех. Такая же седая белая борода заплетена в три длинные косы, отягощенные чуть подернутыми ржавчиной железными кольцами. Борода обрамляла выпуклые щеки, а его глаза, безумные, словно у охотящейся кошки, сверкали голубым льдом.
Годред заметил на бугристом лице ярла Дюффлина некое подобие улыбки, когда тот выпытывал у Огмунда сведения о налётчиках. Мало того, что старый бойцовский пёс рвался в бой с Уи Нейллами, — войну, которую Годред всегда считал глупостью, так теперь он еще проявлял нездоровый интерес к монахам.
Королевское брюхо Олафа обтягивала нежно-зеленая рубаха с красной вышивкой, но теперь её украшали лишь пятна от еды; и стоя рядом, Огмунд подумал, что по пятнам на рубахе можно проследить всю жизнь Олафа Ирландского Башмака, шаг за шагом, словно читая руны на памятном камне.
— Сын Гуннхильд сказал, что ищет монаха Дростана? — спросил ярл Дюффлина, его улыбка напоминала скорее расщелину в скале.
Огмунду было не по себе, когда владыка Дюффлина улыбался, это было так же неприятно, как чувствовать затылком волчье дыхание. Точно так же ощущал себя и ярл Годред, и Огмунд хорошо знал, что тот тоже недоволен всем, — а в особенности появлением Олафа Ирландского Башмака, который принижал его собственный авторитет.