Медвяно и как-то глухо дышали татарники, а кисти винограда, разросшегося по крутым каменистым склонам, были сладки и пьянили воздух.
Отсюда, с перевала, открывался чудесный вид на оставленную внизу деревню, с ее пыльными улицами в зарослях мальв, с золотым рогом месяца над черепичными крышами. Вдали, за бесчисленными каменьями, невнятно бормотало море, укладываясь на ночь на изрытом волнами своем ложе.
В эти часы осенних сумерек все становится таинственным, непонятным и мы сами на фоне неприглаженной суровой природы казались себе дикарями, скифами, впервые вырвавшимися из плоских безжизненных степей к вечно живой, бунтующей влаге. Хотелось костров и заунывных песен над пеной прибоя, грохота и стука барабана. Хотелось увидеть на горизонте тот самый долгожданный парус, который нам всем возвестит об угаданных и исполненных желаниях, о неумирающей любви.
В этот день мы поднялись значительно раньше, чем всегда.
После завтрака и купания в море вышли к почте, где всегда останавливаются попутные машины и откуда обычно жители деревни и отдыхающие ездят на базар в Феодосию и Симферополь. Но сегодня, как будто назло, за два утренних, прохладных часа проехала только одна «Победа», и хозяин ее, «собственник», смуглый человек в темных очках-светофильтрах, лишь спросил нас, не видали ли мы двух дам в зеленом и розовом. Дам мы не видели. Ищущий «розовых» и «зеленых» проехал, а мы снова вперили глаза в расстилающееся перед нами шоссе…
Наконец показалась машина, к тому же грузовик, и толпа ожидающих возле почты, с мешками, корзинками и кошелками, оживилась. Из кабины вылез шофер, прошелся перед нами с видом покупателя живого товара, оценивающе оглядел каждого и тогда только скомандовал:
— Залезай!
Потом он долго и безучастно смотрел, как бабы и молодухи переваливались животами через высокие борта кузова, наращенные некрашеными и нестругаными досками, как рассаживались возле кабины, поправляя широкие юбки.
Когда ребристые шины осели под тяжестью «дикого» груза, он презрительно плюнул на колесо, постукал кончиком сапога по баллону, сел за руль, закурил — и мы тронулись.
В вихрях листвы и осенних цветов справа и слева мелькали коттеджи, разрытые песчаные карьеры, вышки, срубы, укатчики, асфальтовые котлы, и вдруг — стоп.
На развилке шоссе мы выпрыгнули на обочину и расплатились с шофером. Отсюда уже был виден поворот к небольшому одноэтажному городу в широколиственных тополях и каштанах.
Медленно, не торопясь, мы поднялись по широкому, выстланному камнем шоссе в гору.
Сухие линии горизонта, глинистая земля, желтые холмы — ни реки, ни ручья, ни колодца. Даже с самого высокого холма не увидишь голубизны морского прибоя. Даже ветер не доносит сюда из-за хребтов соленого запаха влаги.