«Шарль, – говорит он, – идет в огонь на удивление просто; я не могу сдерживать его пыл, у него такое присутствие духа, такое увлечение и веселость, которые воодушевляют всех (tout le monde). Я должен сказать, что император очень им доволен».
Несмотря, однако, на то, что в поле было более 100 тысяч человек, предводительствуемых, с одной стороны, королем прусским, с другой – императором австрийским, война ограничивалась кое-какими стычками или сражениями на аванпостах.
Принц де Линь-отец до безумия любил войну. С самого детства он ее обожал.
– Битва, – говорил он, – это ода Пиндара! В нее влагаешь весь энтузиазм, который держит тебя в каком-то бреду! Чтобы о ней говорить, нужен момент опьянения!
С точки зрения простых смертных как это дико и ужасно!.. Ода Пиндара! А кровь? Стоны умирающих, проклятия раненых? Хороша ода!..
Вот что говорил он о битве у монастыря Позит:
«Гусары принца Генриха занимали на высотах Гюнервассера довольно крепкие позиции. Чтобы их оттуда выбить, следовало тотчас овладеть монастырем Позит, где находился маленький гарнизон в сорок человек, которые принимали предосторожности и весь день наблюдали за тем, что происходило на наших полях. Это непрестанное, так сказать, лорнирование часто выводило из терпения Лаудона, и я ему сказал, что полковник Аспремонт уже предлагал мне атаковать… Лаудон мне позволил попробовать это, если можно. Но гарнизон был настороже. Но мы поставили часового у дверей монастырской кельи, и он сообщил мне, что забаррикадировали ту входную дверь.
Бравые кроаты атаковали ее. Пятьдесят человек посланы были на приступ. Все желали идти, но у нас было всего пять лестниц. Хотя они были несколько коротки, однако один из этих бравых кроатов взобрался на стену, но был убит. Все бросились на приступ, так что полковник Аспремонт не мог их удержать. Достойный и уважаемый Вольф, первый лейтенант, взошел на стену первым, но получил в руку сквозную рану из неприятельского ружья. Вдруг говорят, что дверь проломана, и все туда бросились. Вольф был пронизан пулею насквозь и через два дня скончался, говоря мне, что, если б у него была тысяча жизней, то он все их принес бы мне в жертву. Один сержант и пять плотников, которые топорами рубили дверь, были убиты на месте, и двадцать пять человек ранены. Никогда ничто в мире не причиняло мне столько скорби, как видеть этих красивых, превосходных кроатов, распростертых один рядом с другим и говорящих мне, как и своему лейтенанту, столько трогательного».