Во время остановки в Порхове Храповицкий по обязанности личного секретаря явился к императрице за дежурными приказаниями.
– Что, и в дороге на морозе потеешь? – милостиво улыбнулась Екатерина.
– Нет, государыня, пока еще не потел, – поклонился Храповицкий.
– А придется… Заготовь сейчас журнал путешествия в Брюсу и Еропкину в Петербург и Москву для отвращения в столицах пустых речей, pour les tenir en haleine, и чтобы дать жваку…
– Пусть жуют сию жваку, – улыбнулся Храповицкий.
Он постоянно вносил в свой дневник все, что говорила и что делала императрица, которая об этом и не догадывалась, и только когда впоследствии проведала об этом шпионстве своего секретаря, то тотчас же любезно посадила его в Сенат.
– Пусть не шпионит, – сказала она Марье Саввишне. – А хороший человек.
– Хороший, матушка, не брезгует моим кофеем, – согласилась последняя.
Но было уже поздно. Храповицкий внес в свой дневник много такого, чего Екатерина никогда не поведала бы миру!..
В Великих Луках на ночлеге во время доклада императрица, между прочим, сказала своему секретарю:
– А заметил, Репнин не так уже задумчив, прокатавшись по станциям…
Этот Репнин Николай Васильевич был тогда генерал-губернатором смоленского и псковского наместничества… «Прокатился по станциям» – намек на его мартинистские шалости, за которые ему порядком досталось.
– А вот Платон Храповицкий, правитель его в деле, в твердости подобен римлянину, и ежели бы доставало головы, был бы полезный человек, – заметила Екатерина.
– А какое стечение народа, чтоб видеть ваше величество – я насилу протискался сквозь толпу, – сказал Храповицкий.
– Ведь и медведя смотреть кучами собираются, – улыбнулась императрица.
Разбирая привезенную из Петербурга курьерами почту, Храповицкий подал один пакет государыне.
Пробежав глазами вложенную в пакет бумагу, Екатерина тихонько засмеялась… В это время на пороге показался Нарышкин.
– Чему изволите радоваться «богоподобная царевна киргиз-кайсацкой орды?» – спросил он с шутовской гримасой.
– Да что, Левушка, вон пишут, что в Лондоне пронесся слух, будто бы король прусский, влюбясь в некую девицу Фос, хочет обвенчаться, оставляя нынешнюю королеву с ее титулом и имея вторую супружницу левой руки, – отвечала государыня.
– Что ж, матушка, воля его немецкого величества – закон, – снова сгримасничал Левушка. – Лафа королям, две жены разом.
– Да сему пример был в начале Реформации, когда Лютер дозволил кассельскому ландграфу иметь двух жен в одно время, – заметила императрица.
– Ну, матушка, и сам Лютер был не промах по этой части.