Гурдина неожиданно замолчала. Катя крепко сжала в руках миниатюрную чашку.
– Да, мысли скачут, вернемся к нашим баранам. Теперь – дамы. Анжела и Рита, блондинка и брюнетка, я выбирала их по контрасту. Одна – белокурый ангел, другая – черноволосый живчик, бесенок. Обе хороши и преданы театру. У Анжелы, пожалуй, побольше таланта, но зато Рита умеет держать паузы, концентрировать на себе внимание, а это иногда трудно дается даже маститым профессионалам.
– Блондинка и брюнетка, – повторила Катя, – а разве нельзя изменить внешность при помощи парика, грима?
Элла Александровна бросила на нее внимательный взгляд:
– Дело не в этом, дело в характере, заложенном природой. Часто внешность является отражением внутреннего мира. Когда мужчины влюбляются в блондинок, им бессознательно хочется чего-то нежного, кроткого. Неважно, что ангел оборачивается стервой: выбор сделан на уровне стереотипов. И наоборот, брюнетки сразу рисуются женщинами-вамп, этакими пожирательницами мужчин, нервными истеричками и психопатками. Эта иллюзия стара как мир, но мужчины часто попадаются на нее. Рита и Анжела удачно дополняют друг друга. И наконец, Лилия Георгиевна. Она пережила ужасное горе, у нее умерла дочь в возрасте пятнадцати лет. Зверски изнасиловали в парке, тело нашли только через два дня. Бывшая актриса Харьковского театра. Молчалива, но это понятно. Иногда не разговаривает ни с кем целыми днями. Но играет прекрасно. Муж – художник. Правда, они расстались.
От сквозняка дверь комнаты медленно раскрылась.
– Ну вот и все, – Гурдина резким движением потушила окурок в хрустальной пепельнице, сделанной в виде раковины. – Ты довольна моими объяснениями?
– Пока да, – Катя замялась, – но вы ничего не рассказали о себе.
Гурдина усмехнулась:
– Ну а что рассказывать, все так просто и обыденно. Где родилась, не знаю, воспитывалась в детских домах. Когда вышла в жизнь, то начала скитаться по провинциальным городам, потянуло в театр, сама играла немного, потом стала режиссировать, десять лет руководила самодеятельным театром в Твери, перебралась в Москву, и так пошло-поехало.
– Значит, родных у вас нет?
– Ни единой души, замужем никогда не была, да, по правде говоря, и не тянуло. Рубашки стирать и обеды готовить – это не для меня.
– И детей не было?
Лицо Эллы Александровны внезапно застыло.
– Нет.
Катя почувствовала нечто странное, но не могла дать этому никакого объяснения. Если бы она была суеверной, то сказала бы, что кто-то невидимый присутствует рядом с ними.
Часы, стоявшие в углу на высокой подставке, показывали около четырех дня. Такие часы Катя видела совсем недавно в одном из антикварных магазинов в центре Москвы. Сельская идиллия: кусочек луга, пастушка, которая прилегла на камень. К ее ногам ластится овечка. Пастушок поодаль играет на рожке. Пастушка чуть повернула голову. Ее портило какое-то жесткое выражение лица, раздвинутые в неестественной улыбке губы и круглые глаза-буравчики.