* * *
Поданное индейцами-слугами Виллафаны пульке отличалось необыкновенной крепостью и скоро подействовало на усталого воина. Виллафана тотчас заметил это, но еще избегал возобновлять прежний разговор и продолжал рассказывать о своем переезде через океан и своих приключениях на Эспаньоле и Кубе. Но наконец он решил приступить к делу.
— За твое здоровье, товарищ! — воскликнул он, поднимая кубок. — Выговаривай же лозунг, чтобы мы могли говорить откровенно о дорогой донне.
— Итак… донна Луиза! — начал Рамузио нерешительно.
— Браво! Но этого мало. На свете есть много Луиз! Луизой зовут также смуглую принцессу, супругу Альварадо. Дальше, дальше… скажи фамилию?
— Донна Луиза — первая красавица во всей Севилье! Дочь врача Костанеды! — воскликнул с живостью Рамузио.
— Верно! Не слаб ли этот пульке? — заметил Виллафана.
Рамузио выпил полную чашу и спросил:
— Любит ли она еще меня?
Виллафана хитро усмехнулся и, постукивая своими тонкими пальцами по столу, сказал:
— Теперь отец согласен на ваш брак. Горе дочери тронуло наконец его сердце. За здоровье будущей супруги Рамузио! — воскликнул он, чокаясь с молодым воином.
— Правда ли это? — спросил Рамузио, осушая чашу.
— Отец ее не без основания переменил свое мнение, — пояснил Виллафана. — Педро Рамузио разбогател в одну ночь. Но к этой радостной вести я должен прибавить и печальную. Твой брат умер, и ты теперь единственный наследник всего его имущества и двадцати тысяч пиастров.
Рамузио остолбенел от изумления, и его мутный взгляд оживился мгновенно.
— Бедный брат! Он теперь находится перед престолом Всевышнего! — произнес он наконец, склонив голову на руку.
— Ну за твое здоровье, товарищ! — воскликнул Виллафана, заставляя Рамузио снова осушить чашу. — Гм, что же мы теперь будем делать? Останемся ли здесь или поедем на родину, где нас ждет счастье и довольство?
— О, если бы у меня были крылья, чтобы перелететь через океан! — воскликнул Рамузио. — Испания в тысячу раз прекраснее Нового Света!
— В особенности когда там есть деньги! — прибавил Виллафана. — За твое здоровье, товарищ!
Но Рамузио не мог уже больше пить. В последние дни ему пришлось совершить с Сандавалем утомительные переходы по горам для спешного присоединения к Кортесу, а затем в бурную ночь участвовать в приступе на теокалли. Он был сильно изнурен и под влиянием радостных вестей и крепкой пульке, которым его усердно угощал Виллафана, стал бормотать несвязные слова, а затем, склонив голову на стол, заснул крепким сном.
Виллафана продолжал сидеть против него, не спуская с него глаз.