«Иосиф рассуждает точь-в-точь как Карега», — подумал Абдулла, но промолчал. История — точно танец на огромной сцене господа. Каждый из нас проводит до конца ту партию, что ему отведена, и уходит со сцены, уступая место новым танцорам. Они моложе, талантливее, у них больше выдумки и мастерства, они выполняют сложнейшие пируэты, но и их в свою очередь сносит огромная волна, освобождая сцену для следующего поколения, и танец продолжается, достигая такого совершенства, такой изощренности, о которых раньше не приходилось и мечтать. Пусть так все и идет. Его время позади, остаток жизни он обречен коротать жалким разносчиком фруктов, едва сводящим концы с концами. Но у него есть основания для гордости — он спас жизнь человеку, в то время как шел отнимать ее у других. Лишь бы Ванджа была жива и счастлива и хоть изредка думала о нем…
За день до суда отец, мать и жена Муниры в сопровождении преподобного Джеррода получили свидание с обвиняемым. Разговор не клеился, трудно было найти приличествующую случаю тему. Мунира разглядывал отца: несмотря на свои семьдесят пять — вся история колониализма в Кении прошла на его глазах, — он еще крепок, ладен, пышет здоровьем. Интересно, что он думает об этом мире? Ведь он родился еще до прихода англичан, был свидетелем упадка и краха феодальных династий и родовых вождей, помнил первое проникновение миссионеров, строительство железной дороги, первую и вторую мировые войны, восстание «мау-мау», потрясения первых лет независимости — гибель от руки убийц Пинто, Мбойи, Кунгу, Карумбы, Д. М., заточение Шикуку и Серони, принятие присяги во имя совместной защиты собственности — что же думает отец обо всем этом? Мунира справился о здоровье братьев и сестер таким равнодушным тоном, точно между ними не было кровного родства. В самом деле, при нынешних обстоятельствах родственники его мало интересовали.
— А дети где? — Этот его вопрос смутил посетителей. Мунира нахмурился. — Не хотите им показывать отца-неудачника?
— Что ты натворил? — Его мать не выдержала, сорвалась, нарушила табу. — Как только ты мог?
Преподобный Джеррод поспешил изменить тему:
— Подумать только, все это время ты был здесь, а я даже не знал… Ведь я мог бы помочь.
Мунира остро ощутил витающее в воздухе лицемерие, вспомнил едва ли не с благодарностью грубоватую прямолинейность инспектора Годфри, который, уж во всяком случае, не скрывал, кому служит.
— Вернись на стезю… обратись к свету… — язвительно, нараспев произнес Мунира, вставая с койки. Шалость и злость одновременно обуревали его.