— Ньякинья… вы ее знаете? Именно она и рассказала мне про вас обоих, илморогских чужаков.
— Ее тут все хорошо знают, — невнятно пробормотал Мунира.
— Мы с ней знакомы, — сказал Абдулла.
— Ты, наверно, приехала ее навестить? — спросил Мунира.
— Да, — сказала она тихо, еле слышно. И замолчала.
Абдулла кашлянул, покряхтел, повернулся к Мунире… наклонился к нему со своим неизменным заговорщическим видом. У Муниры засосало под ложечкой, когда он заметил зловещий огонек в глазах Абдуллы. Зачем снова вспоминать ту историю? Он вдруг почувствовал, как в нем закипает смертельная ненависть, и отчаянно пытался найти слова, которые отвели бы готовый обрушиться на него удар.
— Как ты думаешь, мвалиму, я уже слишком стар для твоей школы? — неожиданно спросил Абдулла, будто вспомнив что-то. Мунира громко, с облегчением вздохнул. — Может, я и Ванджу уговорю пойти в школу. Я не против того, чтобы побороться с ней и повалить ее на землю, или подержать ее за ноги, когда она побежит на руках.
Ванджа засмеялась и посмотрела на Муниру. Теперь глаза ее казались суровыми.
— Этот колченогий… он злой. Но если дойдет до борьбы, я хоть тысячу раз подряд положу его на лопатки.
Иосиф принес им еще пива.
Муниру приводило в восхищение, как мгновенно и неуловимо менялось выражение ее глаз — то, казалось, она вот-вот расхохочется, то глаза становились суровыми… и вновь веселыми, а вместе с тем ее лицо оставалось невозмутимым.
— Чему я могу научить взрослого мужчину и взрослую женщину?
— Читать… писать… говорить по-английски через нос, — отпарировал Абдулла.
— Географии и истории далеких стран, — подхватила Ванджа.
— Это не принесет ничего доброго школе. Вы превратите моих учеников в бунтарей. Один из моих учителей говорил: «Школу делает дисциплина».
— Сделай нас старостами, — сказал Абдулла.
— Классными наставниками. Мы будем записывать имена тех, кто шумит.
— Или тех, кто за спиной учителя корчит рожи.
— Или тех, кто покуривает.
— Или тех, кто пишет записочки девчонкам… Но я знаю, почему мвалиму боится нас принять. Он опасается, что мы устроим забастовку. Порвем учебники, побьем учителей. Долой учителей!.. Разразится мятеж, школу закроют и…
Абдулла с увлечением рисовал картины воображаемой забастовки в школе. В голову ему приходили все новые и новые идеи.
— Знаете, — говорил он, — была такая школа, где ученики устроили забастовку из-за того, что учитель отобрал у кого-то любовную записку.
И вдруг Абдуллу охватило непреодолимое желание рассказать историю про школу, которая едва не закрылась из-за того, что директора заподозрили, будто он навалил кучу прямо на школьном дворе. Он хотел уже начать, как вдруг вспомнил, что Ньякинья приходится Вандже бабушкой. Он заметил также, что Ванджа и Мунира давно уже сидят молча. Казалось, они унеслись куда-то далеко-далеко от непринужденного застольного разговора, который вели всего лишь несколькими минутами раньше. Он вгляделся в лица: может быть, что-то случилось? На столе мерцала лампа. Тени мелькали на стенах, пробегали по лицам. Вот так же и по жизни, подумал Абдулла: оба они ему мало знакомы, их свел вместе только Илморог. Когда минутой позже Мунира заговорил, голос его был трезв, спокоен, но исполнен горечи.