Как я ни старался, непредвиденный приезд моего бывшего ученика не выходил у меня из головы. Этот приезд оставил без ответа слишком много вопросов. В чем его истинная цель? Что кроется за сирианской забастовкой? За отставкой Фродшема и столь же внезапным появлением Чуи? Холодок страха назойливо шевелился где-то в груди. Но что же именно меня пугает? Боязнь столкнуться с тем, что я, как мне казалось, навеки бросил? Или я просто опасаюсь оказаться вовлеченным в чью-то жизнь, чью-то борьбу, стать невольным свидетелем чьей-то схватки с господом богом?.. «И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари. И, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним… Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня…» Отпусти меня, отпусти меня, кричал я себе: зачем будить голоса прошлого?
Я закрыл дверь. Теперь пора к Абдулле. И тотчас, будто прочитав мои мысли, закричал его осел. Во мне что-то дрогнуло. Я остановился. Где Карега найдет матату [14] в такое время дня? Я торопливо вернулся домой, взял прислоненный к стене велосипед и помчался за ним вдогонку. Пусть переночует у меня. Я узнаю о нем что-нибудь еще… о Сириане… о Муками… обо всем. Но я чувствовал то же, что при первой встрече с Ванджей: новую угрозу драгоценному своему покою на этой земле.
Двенадцать лет спустя, выздоравливая в больнице Нового Илморога, Ванджа тоже пыталась вспомнить это время: тот вечер, когда она впервые рассказала о себе, и следующий день, день ожидания праздника, отчетливо всплыли в ее болезненном сознании.
Идея отпраздновать поступление Иосифа в школу, начало жатвы, ее личные надежды — это ее идея, все это задумала она. Сейчас, лежа на больничной койке, она припоминала подробности давно минувшего дня.
Она проснулась рано и вместе с бабушкой отправилась в поле. Как приятно было собирать бобы ранним утром, пока солнце не начинало припекать. А в тот день их защищала еще и тень от кукурузных стеблей. Бобов было не так уж много, и к исходу утра они кончили трепать и веять. Едва набрали мешок бобов.
— Ну и урожай! — воскликнула Ньякинья. — Наша земля устала. Дожди не утолили ее жажды. А ведь когда-то с этого поля собирали по восемь, по десять таких мешков.
— Может быть, кукуруза уродится лучше, — сказала Ванджа.
— Ну и стручки! — огорченно проговорила Ньякинья и замолкла.
Они отнесли бобы домой, и Ньякинья снова ушла в поле — посмотреть, сколько собрали другие.
Ванджа отправилась в лавку к Абдулле. Было еще рано. Она знала, что посетителей пока не будет. Но ей не терпелось приступить к своим новым обязанностям, а заодно убить время, оставшееся до праздника, который начнется в полночь — перед восходом луны.