Мунира беспокойно огляделся. Как будто все это случилось сейчас, в Илмороге. Он слышал ужас, отчаяние в ровном голосе Ванджи.
— Потом говорили, что, может быть, она вспыхнула, зажигая керосиновую лампу, из которой на ее платье выплеснулся керосин. Но никто не сомневался, что это дело рук ее зятя. Должно быть, он думал, что отвергнувшая его жена находится в хижине.
— Какая ужасная смерть… боль… полная беспомощность.
— Смерти без боли не бывает, разве что в глубокой старости. Я почему-то не хотела верить, что это сделал муж моей сестры. Я не могла поверить, что человек способен на такую жестокость. Мне хотелось думать — я понимаю, это было ребячество, — что тетка сожгла себя сама, как делают буддисты, и это наводило на мысли об огне и воде, которые были до сотворения мира, и об огне и воде второго пришествия, которые очистят землю от жестокости и одиночества. Мвалиму… Я тебе вот что скажу. Бывают времена — нечасто, но бывают иногда, — когда я что-то вспоминаю, я чувствую, будто горела на костре. И тогда я бегу на вершину горы, чтобы все видели, как пламя очистило меня до костей.
— Ванджа, перестань… о чем ты говоришь?
— Моя тетка была порядочная женщина, — продолжала она. — Она была добра к нам, детям. Муж ее был бесстрашный партизан «мау-мау». Я гордилась ею еще больше потом, когда узнала, что она носила в лес винтовки и пули, спрятав их в корзине под мешками с крупой. Она не была христианкой и частенько подтрунивала над моей набожной матерью. Но это не мешало им любить друг друга. Смерть сестры сильно подействовала на мать. Отец сказал однажды: «В этом, наверно, рука божья… бог наказал ее за то, что она помогала террористам». С этого и начался их разлад, жертвой которого я потом стала.
Она замолкла. На несколько секунд погрузилась в свои мысли.
— Нет, — сказала она, точно продолжая спор с одним из своих многочисленных «я». — Не думаю, что я смогу когда-нибудь сжечь себя. Я напугала тебя? Да это я так просто говорю. Я ужасно боюсь огня. Вот почему я стала сама не своя, увидев огонь в хижине. А хочу я другого — хочу начать работать.
Ванджа, скажи мне: что стало с твоим ребенком?
Он скорее почувствовал, чем увидел, как она задрожала. Этот вопрос против воли сорвался с его языка. Она беззвучно плакала, и он не знал, как ее успокоить.
— Ванджа, что с тобой? — испугался он.
— Не знаю. Я вся дрожу. Я думала, сегодня будет луна. И зачем мы сюда пришли! Проводи меня, пожалуйста.
Они шли к дому, как и сюда, — не говоря ни слова, Света в хижине не было. Карега ушел. Мунира чиркнул спичкой, засветил свечу. Ванджа попросила: