Да вот приходит страшная весть: в зимний мясоед царь заболел, а 30 января 1676 года его не стало.
Смерть Алексея Михайловича поразила все царство и готовила что-то необыкновенное, так как накопилось много горючего материала.
В течение почти тридцатилетнего царствования Алексей Михайлович довел русскую древнюю жизнь до апогея, то есть учение Домостроя дошло до крайности в домашней и общественной жизни, так что терем и вообще боярские дома были обращены в богадельни и монастыри. Войны же со Швецией, с Польшею и союз с Малороссиею, как равно и иностранцы, наполнившие армию и Москву, внесли новые понятия в общество. Отсюда произошло смешение направлений, нередко друг другу противоречащих.
Раскольники требовали неприкосновенности древлего благочестия, то есть сохранения старых книг, икон и богослужения, и вместе с тем называли никонианцев ханжами. Они же требовали точного исполнения Стоглава, то есть в религиозном отношении держаться их толка, а в государственном – земских начал.
Никониане разделились на две партии: одна требовала тоже оставления порядков Домостроя, но желала в жизни государственной земских начал и уничтожения местничества; другая партия требовала самодержавия на началах боярства и воеводства и желала уничтожения местничества, – словом, она идеалом своим считала конец правления царя Алексея Михайловича.
Это разделение общества и вызвало при похоронах царя различные чувства: раскольники восхитились и рассказывали, что пророчество одного из монахов Соловков оправдалось. Он говорил, что вместе с падением Соловков, где раскольники заперлись и защищались, умрет и государь. Следовательно, смерть его дала надежды расколоучителям, что боярство и воеводские начала будут уничтожены; одни только почитатели самодержавия приуныли, так как власть ускользала из их рук.
Узнав о смерти царя и о настроении общества, патриарх Никон заплакал и сказал:
– Воля Божья, видно, судиться нам на том свете. Бог его простит – поминать его я буду.
Вступил на престол четырнадцатилетний Федор.
С первых же дней перемены этой юным царем овладел его дядька, князь Федор Федорович Куракин, и Анна Петровна Хитрово, его мамка.
Обе эти личности были враждебны Никону как участники его низложения, и притом они принадлежали к самодержавной боярской партии, во главе которой стоял Матвеев.
Милославские, а потому весь терем, составляли земских никониан.
Во главе с Матвеевым стоял в самодержавной партии и патриарх Иоаким, преемник Иоасафа.
Иоаким был человек дюжинный, без всякого образования, и все его заслуги перед церковью и государством заключались в том, что он был беспрекословным исполнителем воли Нащокина, а потом Матвеева, потому что он был личный враг Никона; притом, подобно знаменитому Торквемаде, с особенным усердием жег расколоучителей, еретиков и колдуний… Не обладая ни талантом, ни умом, ни знанием, ни влиянием в обществе, он страшился бывшего патриарха Никона и ему было страшно приблизить даже к Москве святейшего из боязни, что он сам в подобном случае может потерять свое патриаршее значение. Сам Никон давал ему повод на эти опасения: он еще в 1672 году велел и царю передать, что он не признает для себя обязательным постановление восточных патриархов. Да и константинопольский патриарх писал до собора о возвращении Никона; притом, два года перед тем, Никон писался к епископу Вологодскому: «Божиею милостию, мы, патриарх Никон…»