– Да благословит тебя, царевна, Господь Бог за твое доброе сердце… Но без меня ты там ничего не сделаешь. Я сама поеду с тобою, а ты уж устрой здесь все без меня. Теперь я к Феодосии Морозовой, чай у нее увижусь с протопопом Аввакумом.
Инокиня поцеловалась с царевной и ушла к Морозовой.
Невестка Бориса Ивановича Морозова в это время еще не вдовствовала, но как царицына кравчая, она жила открыто и принимала всех, в особенности из духовенства обоего пола[25].
Когда ей доложили об инокине Наталье, она приняла ее с распростертыми объятиями, так как та славилась своей строгой жизнью и странствованиями по монастырям.
После первых приветствий и расспросов: по каким монастырям та ходила, что видела и слышала, Феодосия Прокофьевна рассказала ей об удалении Никона, о возвращении из ссылки иереев, не соблазнившихся прелестями никонианства, и о том, что теперь все стоят заодно: о низложении Никона и восстановлении древлего благочестия.
– Да вот, – присовокупила она, – и сам святой страстотерпец Аввакум.
Показался на пороге высокого роста, с окладистой бородой, красивый священник. Лицо его было загорелое и бледное, а глаза темно-серые сверкали и глядели как-то туманно вдаль.
Хозяйка и инокиня подошли под его благословение.
Он благословил их двуперстно.
– Я слышал давно о вашем благочестии, – сказал Аввакум, обращаясь к инокине, – и радею о твоем спасении.
– Благодарю, святой отец, но ты вот поведай и мне о своих страданиях, дабы я могла рассказать в святой Лебединской обители, – откуда я, о твоем страстотерпчестве.
– Много говорить, дочь моя, мало слушать… В Успенском соборе меня растригли… хотели бороду срезать, да царица не допустила до греха. А там, с женой и детьми, сослан за великое озеро Байкал, – к воеводе Пашкову, не человеку, а зверю, отдан на съедение. Повелел ему Никон наносить мне всякое томление; терпел я от него поругания, бил он меня по щекам, бил по голове, по спине, плевал в лицо, ругался и издевался надо мною, бросали меня в холодную воду, секли кнутом, причем я получил семьдесят два удара… Потом пришел указ идти вновь на Москву, и я всюду, и здесь, свободным глазом и благодарственной душой древлего благочестия светлость пресветло проповедаю. Здесь меня князья и бояре так любезно приняли…
– Яко ангела Божия, – вставила Морозова.
– Нет, яко раба Божия, и словеса мирная и жалостная со воздыханием царю беседовала, – закончил Аввакум.
– Но кто, святой страстотерпец, – заметила инокиня, – тебе поведал, что Пашков воевода имел грамоту Никона… уж не ухищрения ли были бояр?