– Почто же ты их взял в плен, Тихоныч? – спросил фельдмаршал. – Нешто ты воевал с бабами? – засмеялся он.
– Нет, Борис Петрович, не с бабами. А так как в том мариенбургском кабачке, который стоял у городских стен, увидел я среди немцев вот эту русскую, Марью Даниловну, то и пришло мне вдомек, как она туда к ним попала и нет ли тут какой хитрости.
– Пороху в погребах бы не зажгли? – рассмеялся Шереметев, вспоминая слова своего письма к царю. – Ну, так что же мы теперь с ними будем делать?
– Как укажешь.
– Допросил ли ты ее? – спросил фельдмаршал, кивнув головой на Марью Даниловну.
– Допросил.
– И что же оказалось?
– Ничего, Борис Петрович, – смущенно ответил полковник. – На ней никакой вины нету.
– Ну, так отпусти ее или оставь ее у себя в услужении.
Она уже согласилась на это, – поспешно проговорил полковник, взглянул на Марью Даниловну и уловил ее лукавый взгляд.
– Переведи ей, – сказал Стрешнев Марье Даниловне, – что говорит фельдмаршал.
Марья Даниловна нагнулась к Марте и передала ей предложение Шереметева.
Марта ничего не ответила, презрительно пожав плечами. Ей, очевидно, было теперь все равно, что бы ни сделали с нею.
В это время вошел офицер, писавший письмо к царю, и доложил фельдмаршалу:
– Тотчас прибыл гонец с царским указом. Вот он. Велишь прочесть?
– Читай!
Офицер сломал печать, вынул из обложки письмо и стал читать:
– «Если не намерен чего, ваша милость, еще главного, изволь не мешкав быть к нам; зело время благополучно, не надобно упустить; а без вас не так у нас будет, как надобно. О прочем же изволь учинить по своему рассуждению, чтоб сего Богом данного времени не потерять».
– Так. Стало быть, надлежит мне отправляться к царю и Ладогу, – проговорил радостным голосом Шереметев. – Устал я тут с немцами бой водить. – И вдруг, обратившись к Стрешневу, он твердым голосом прибавил: – Уведи свою пленницу, а другую оставь здесь. Я повезу ее в Ладогу… Представлю ее светлейшему князю Меншикову, давно он выражал желание иметь прислужницу из немок. И лицо у нее благообразное и любезное.
Стрешнев поклонился и вышел, чтобы передать Марту на попечение шереметевского денщика.
Обе женщины простились у палатки.
Марья Даниловна подошла к Марте.
– Прощай, – сказала она ей. – Наши дороги расходятся. Бог знает, увидимся ли когда-нибудь. Благодарю тебя, что приняла меня вчера ночью, обогрела и накормила. Я за себя не боюсь, – гордо прибавила она. – И не я буду служить Стрешневу, а он станет моим холопом. А вот тебе будет худо… Если когда-нибудь понадобится тебе мое покровительство, обратись ко мне, я тебе помогу. Может быть, когда буду знатной, возьму тебя к себе в услужение – тебе у меня хорошо будет… Прощай покуда!