После короткого размышления он свернул направо, в ближайшую боковую улочку, ведущую к каналу. В это время на улицах почти никого не было, дети давно были в школе, и только тот, у кого была крайняя необходимость, выходил из дому в такую погоду. Один киоск по продаже денер-кебаба, одна пивная, одна булочная — больше на этой улице ничего не было. Парикмахерская, магазин, где продавались газеты, и маленькая турецкая овощная лавка в прошлом году разорились, и с тех пор эти помещения больше никто не брал в аренду. Раз в неделю сюда приезжала машина для вывоза мусора — вот и все. Старые люди умерли, новые семьи сюда не переселялись. Только не сюда. Много квартир пустовало, разбитые стекла окон никто не менял, голуби гнездились в загаженных, ободранных комнатах и коридорах.
В висках начало глухо стучать. Он знал, что это могло означать приближение приступа мигрени. Вчера вечером он сидел возле кухонного окна и несколько часов смотрел на желтый, как охра, пятнистый фасад здания, стоявшего поперек, и на серую каменную ограду, отделявшую задний двор от соседнего участка. Двор был заасфальтирован, кто-то выставил цветочный горшок с чахлым фикусом к контейнерам для мусора. Естественно, чтобы избавиться от него, а не чтобы озеленить задний двор. И это жалкое растение уже несколько недель тихо увядало, являясь для жителей дома единственным кусочком природы во всей округе.
В одной руке он держал письмо, которое перечитывал снова и снова, а в другой — бокал с красным вином, к которому он снова и снова прикладывался. Его сестры, которых он терпеть не мог, близнецы Лена и Луиза, коротко сообщали, что соседка обнаружила их мать. Мертвой. В своей ванной. И уже после похорон, перебирая оставшиеся после матери вещи, близнецы нашли номер его почтового ящика и смогли известить его. Они сожгли пожитки матери и продали дом. Решили, что он не будет возражать.
Привет.
Конечно, они когда-нибудь должны были найти его. Он уже давно принимал это в расчет.
В октябре, когда выдалась свободная неделя и ему стало скучно, он поехал к ней. Она жила в маленьком доме на краю какого-то села в Нижней Саксонии. Уже три года он ничего не слышал о своей матери, Эдит, и ему захотелось посмотреть, как она живет.
Когда он на своей белой «хонде» въехал во двор и посигналил, никакой реакции не последовало. Царила мертвая тишина. Раньше, когда кто-нибудь заходил во двор, лаяла собака, и мать моментально выходила из дома, подозрительно и недовольно наморщив лоб, потому что не ожидала ничего хорошего от того, что кто-то без предупреждения появлялся перед домом.