Он остановился и выразительно поглядел на Нейгофа.
Тот смущенно молчал.
– Неужто не понимаешь? – даже удивился Коноплянкин.
– Послушайте, – наконец нашел в себе силы выговорить граф, – какое мне дело до всех ваших планов? Вы говорите о каких-то постройках, о приобретении нового кабака… При чем тут я?
– Ой, ваше сиятельство! Как это так, при чем тут ты? Ведь ты теперь в чести и при капитале, да и при немалом капитале!.. Помочь старому другу должен, коли нужда пришла. Я на тебя надеюсь… Не ломайся, ваше сиятельство, понапрасну. Раскошеливайся! Добром ведь прошу!
Граф слушал всю эту речь-то краснея, – то бледнея.
– Подите вон! – крикнул он, едва сдерживая гнев.
Коноплянкин поглядел вокруг и удивленно спросил:
– Это ты кому же? Мне?
– Да, да, вам! Вон уходите, вон, или я не ручаюсь за себя…
– Потише, ваше сиятельство, – остановил его Коноплянкин, – того не забывай: я ведь – не старик Козодоев…
– Вон! – вскочил с кресла граф.
– Пудом крещусь, – не обращая на него внимания, закончил свою фразу Сергей Федорович. – Меня так не убьешь, как его убил… За себя постою…
Граф услыхал эти слова.
– Убил Козодоева? – прошептал он.
– Еще спрашивает! – захохотал гость. – Не води ты хоть со мною-то медведя!.. С добром я пришел. Поможешь моей скудости от графских щедрот своих – все обойдется, не пикну, как в могиле это твое дело умрет. А не поможешь – на себя пеняй…
– Дело, мое дело?.. Какое дело? – растерянно спрашивал Нейгоф. – Козодоева убили!.. Кто убил?
– Кому же его и убить, как не тебе?
– Я… убил?.. – потер граф руками лоб. – Я… я! Этого не может быть! Я никого не убивал.
– Толкуй еще! – совсем грубо прервал его Сергей Федорович. – Ишь ведь ты как прикидываться умеешь!..
Нейгоф почувствовал, что перед ним разверзается бездна и он стоит на самом ее краю.
– Я убил, я? – шептал он. – Какое страшное слово сказано… Я убил! Нет, нет! Прочь это… Не убивал я…
– Врешь, убил! – жестко проговорил Коноплянкин. – И чего это ты предо мною ломаешься? Уж и жаден же ты стал, ваше сиятельство! Да что с тобой толковать много! Даешь или не даешь!
– Что? – вырвалось у Нейгофа.
– Хошь звонкую монету, хошь кредитные билеты, мне все равно, да так, чтобы их на все хватило… Умрет тогда твое дело в моей груди, как в безмолвной могиле… Не дашь – прежде всего, супружнице доложу, а там и еще кое-куда доведу до сведения… Вашего брата, убивца, нешто можно покрывать?
«Узнает она, Софья, все узнает, – вихрем пронеслось в голове Нейгофа, – поверит, возненавидит, проклинать будет… Откупиться… пусть молчит!»
– Чего мнешься-то? – спросил Колноплянкин. – Не нравится, если дело говорят?.. Ну, дашь или не дашь?