– Какие уж тут небылицы? – вздохнул Коноплянкин. – Не до небылиц… всерьез я…
– Если так, – то я могу только удивляться вашей наглости! Да как вы смели мне сказать такую нелепость! – Софья, пылающая гневом, поднялась с кресла. – Вас нужно отправить в полицию! Я сама видела графа в этот злосчастный вечер у моего покойного отца. Понимаете, любезный, я сама!
– Тем лучше! – ехидно захихикал Сергей Федорович. – Одним козырем у меня больше! Ведь подозрение у меня явилось, не соучаствовали ли и вы, ваше сиятельство, будущему вашему супругу?
– Как соучаствовала? – не поняла Софья.
– А так-с! Может статься, что вы вместе с Минькой своего приемного папашеньку прихлопнули?
– Что вы говорите?! – вскрикнула графиня, хватаясь рукою за висок. – Как вы смеете?!
– А так вот и смею! Дело-то очевидное, так околесицу нечего нести; будем напрямки говорить…
– Ваше сиятельство! – вбежала испуганная Настя. – Его сиятельству графу Михаилу Андреевичу худо!..
Софья, бледная от волнения, только махнула рукой.
– И вы осмеливаетесь мне это говорить? – подступила она к Коноплянкину.
– А отчего же и не говорить, ежели язык дан? – ответил тот, нагло, с победным видом откидываясь на спинку кресла. – Вы-то, боярыня, благодарствовать меня должны за-то, что я к вам пришел, а не прямо в Сыскное, а вы разные кислые слова…
– Вам что нужно? Денег? – чуть не кричала Софья. – Так ничего вы не получите, ничего!
– Напрасно-с! Большие хлопоты для вас выйдут, – хладнокровно заметил Коноплянкин. – Слышите, супруг, кажись, вас зовет…
– Софья, Соня! – донесся издалека глухой, страдальческий стон. – Софья, приди… Худо мне!
Графиня даже не услыхала его.
– Идите и доносите, кому хотите, доносите! – крикнула она Коноплянкину. – Но помните, о вашей попытке к шантажу будет сообщено властям. Я этого так не оставлю! Вы воспользовались тем, что мой муж – болезненный, нервный человек, и явились, думая, что ваше мошенничество легко удастся? Ну, нет! Вы со мной имеете дело, я – не граф… Идите, доносите!..
– Это что же? Последнее ваше слово будет?
– Последнее мое слово: вон, негодяй! – и Софья энергичным движением указала на дверь.
– Что же? Тогда прощенья просим! – пробормотал Сергей Федорович. – Вот она, доброта-то моя! Не понимают люди! – Он пошел, но в дверях остановился. – Вот что, графинюшка: сгоряча ты все это наговорила, молода ты очень и сути не понимаешь…
– Вон! – крикнула опять Софья, и в ее голосе послышались истерические нотки.
– «Вон», «вон»! Чего заладила то? Слышал уж я это «вон» твое, – пробурчал Коноплянкин, – давно нужно уйти, да жаль… И графа твоего жаль, и тебя жаль… С покойным батькой твоим я приятелем был, так милость тебе даю. Буду три дня ждать. Граф-то твой знает мою чайную… Пусть завернет по старой памяти. А три дня пройдет, не прогневайся, сообщу, куда следует. Чего вам, убивцам, потакать? А затем, ваше сиятельство, желаю всяких благ! – И Коноплянкин вышел из гостиной.