Мне вдруг стало зябко, хотя за распахнутым окном наступал теплый вечер. Перед моими глазами была картина: Ангелина, уговаривает сидящего на траве позеленевшего Боба. «Пей. Тебе надо много пить». «Блин, вода что ли, стухла? Воняет же». «Нет, это твоя деликатесная рыбка тебе повсюду чудится. Пей».
– Некоторое время я не хотела верить, – только чтобы нарушить долгую тишину произнесла я. – Ведь основания для того, чтобы ненавидеть Боба были у всех нас. Без исключения. У меня, Игоря, Дани, Кирилла. Даже у Насти. Но возможность… Она была только у тебя.
– И что ты теперь будешь делать со своим знанием? – вопрос прозвучал резко, как пощечина. Ангелина по-прежнему смотрела мне в глаза.
– Не знаю, – честно ответила я. – Я даже не знаю, почему ты не сделала этого раньше. Что изменилось?
– Он хотел рассказать Динке о нас с Кириллом. Возможно, только угрожал. Но допустить этого я не могла, она бы мне никогда не простила…
– Почему не простила бы? Почему Бобу можно заводить связи на стороне, а тебе – нет?
– Потому что именно я обманывала её, притворяясь, будто у нас нормальная любящая семья. Я лезла из кожи вон, лишь бы Динка ничего не узнала, боялась ранить её. А Бобу было наплевать. Он подыгрывал мне только потому, что это давало ему власть надо мной. Пойми, я бы навсегда потеряла её… Боб этого и добивался.
Я молчала. Ангелина была права – Динка обожала отца и безоговорочно приняла бы его сторону.
– Мне, наверное, надо пойти и признаться? – в её голосе была безнадежность и одновременно надежда.
Я хотела сказать Ангелине, что кроме меня о том, что она убийца, больше никто не узнает. Все похоронено и забыто. Но мы обе понимали, что это не так. Только похоронено… И я промолчала.
Когда я уходила, хрупкая фигура с поникшими плечами все ещё виднелась на фоне темнеющего окна. Я не знала, что она решит.
Но решать – ей.
2011