Что было с тем несчастным, мы уже не видали, потому что во всю прыть несшаяся пара с такого переполоха и радости за свое спасение положительно, кажется, не видала, куда она летит и не понимала, что делает!.. И действительно, испуг ее был так велик, что она точно не видала нашей лодки и со страшной быстротой плюхнула на воду у самого ее борта, так что окропила брызгами всех нас троих.
Но мне теперь кажется, что сделала она это тогда не бессознательно, а с расчетом — дескать, хищник не посмеет ее преследовать под защитой человека!..
Но, Господи!.. Что я сейчас сказал? Под защитой человека? Этого кровожадного вампира, этого ужасного страшилища всего живущего в подлунном мире! Хорошую же защиту нашли несчастные утки… Они попали из огня в полымя!.. Лишь только они упали на речку, как тотчас нырнули и в ту же секунду вынырнули почти у самого борта нашей лодки. Они как бы не видали нас и только, повернув головки, зорко смотрели кверху.
Все это произошло так скоро и так близко, что я, под впечатлением всей этой картины и, быть может, первоначального сожаления, сначала растерялся и почти в упор только смотрел на вертевшегося в воде селезня и, если б не Архипыч, то, пожалуй, оставил бы его в покое; но Сучок, пригибаясь к лодке и тыча меня пальцем, как-то торопливо и вместе с тем сдержанно сказал.
— Эвот, эвот, барин! Он тут и есть!.. Стреляйте, стреляйте, пожалуйста, скорей!..
Слыша этот призыв, я машинально повернулся несколько назад, быстро прицелился в голову селезня и выстрелил почти в упор. Голова несчастного отлетела в сторону и хлынувшая кровь окрасила ближайшую поверхность воды.
Архипыч тут же подхватил его в лодку, а в это время спасающаяся серуха нырнула под лодку. Я тотчас повернулся направо и, скараулив тот момент, когда она, вынырнув сажен на десять ниже лодки, стала подниматься, выстрелил вторично и убил ее наповал.
Вот те и охрана!.. Вот те и первоначальная жалость человека… И странное дело, меня это убийство мучило не только тогда, но и долго, долго впоследствии. Меня словно грызло чем-то за пазухой! Точно скорбела душа и упрекала возмущенная совесть, как бы тихо и с укором говоря из какого-то скрытого и непонятного тайника: «Зачем ты это сделал? Ты ведь сам же жалел их, болел за них душой и сердцем — и их же убил сам! Убил во время их радости за спасение!.. Безжалостный!.. Ты ведь хуже того ястреба, которого ты презирал, ненавидел и желал ему полнейшей неудачи!..»
Да!.. И я, думая не один раз таким образом, действительно, долго и долго мучился, точно что-то давило мою душу и облегчало ее только то, что причиненная мною смерть была моментальна, тогда как ястреб теребил бы свою добычу заживо и принес бы ей страшные мучения!..