Но чтоб забыть этот грустный эпизод и не сказать о нем более, я скорее перейду к другому, уже более мягкому и, пожалуй, юмористическому, который был как раз в ту же поездку и предшествовал описанному случаю.
Дело в том, что мы в этот день ездили два раза. Первый — утром, когда мы несколько запоздали и убили дичи мало, потому что утки уже попрятались по гнездам и у воды их не было, они вылетали из кустов, с берега, только тогда, когда мы стреляли. Это и заставило нас, доплывши до места стоянки, варить обед, а затем снова завести лодку на дрогах кверху по речке, чтобы снова сплыть по Сузуну уже под вечер. Тогда по нашему расчету «вся утка» должна была «вывалить» на воду, в чем и не ошиблись, потому что во второй заезд мы убили вдвое больше.
Было еще рано, а потому времени для варки щей оставалось много, так что они хорошо упрели и аппетитно выглядывали из котелка. Однако ж, несмотря на этот соблазн, мы как-то лениво подсели к котелку и поели немного, потому что незадолго перед обедом, обсушивая и отогревая промокшего Архипыча, мы порядочно закусили и напились чаю. И как мы ни старались, а щей осталось все-таки больше половины котелка, поэтому явился невольный вопрос — что делать и куда девать остатки? Вылить их на землю не хотелось.
Вот мы посидели, покурили и все-таки не решили мудрого вопроса — как поступить с такими отлично сваренными щами.
— А вот постойте, барин! Эвон кто-то идет за кустами и, кажись, направляется к нам. Вот и поможет, — сказал Архипыч, показывая рукой по направлению к кустам.
— Сюда же и есть, вишь, как помахивает! — сказал и Степан Васильевич.
— Вот и прекрасно! Пусть доедает. Приставь-ка, Архипыч, котелок к огоньку, — проговорил и я, поджидая идущего.
И действительно, мы не ошиблись. К нам вскоре подошел рослый и здоровый молодой крестьянин, снял шапку, пристально посмотрел на всех нас и как-то несмело сказал.
— Хлеб да соль честным господам.
— Здравствуй, брат! — проговорили мы все в один голос.
— Чего, ваше благородие, верно, поутятничать вздумали?
— Да. А ты откуда?
— А вот недалечко, с Большого Сузуна, — сказал, поддернувшись парень и ткнул пальцем по направлению к деревне.
— Ты чей?
— Кто, я-то?
— Ну да. Тебя и спрашиваю.
— Да я, барин, Агарин. Степаном зовут.
— Куда ж ты пошел? Что делал в кустах?
— Да так… Вишь, праздник сегодня, вот и пошел посбирать яичек, значит, по гнездам. Да что-то плохо — пообраны…
— Эх, парень! Плохо вы делаете, что зорите птицу! Да ведь это и запрещено, разве вам не говорили об этом?
— Как не говорили… Да вишь, не одной матки детки, а кто и говорил-то, собирает не хуже нашего. Ведь этот запрет только на гумаге написан.