Молодой человек замешкался.
— У вас есть что-то еще?
— Да нет, так… мелочь.
Начальник вдруг поднял голову, глаза его засветились.
— Какая еще мелочь?
— Ничего особенного, чепуха какая-то. Собачка сдохла на дороге.
— Молодой человек, — начальник встал. — Вы здесь недавно и еще не знаете, что чепухи в нашем деле не бывает. Отчего подохла собака?
— Просто от инфаркта.
— Вот видите, молодой человек, я же говорил, что это не чепуха, — начальник взволнованно заходил по комнате. — Найдите в этих папках за всю историю людей хоть одну собаку, подохшую от инфаркта.
Он сделал паузу, как будто и впрямь предлагал молодому сотруднику зарыться в ежедневные отчеты за все пятьдесят столетий мировой истории, а потом махнул рукой.
— Не ищите, все равно не найдете. Вот вам и первое задание: разберитесь с этим делом. И докладывайте о ходе расследования. Надо каждую минуту все держать под контролем: а то у нас скоро собаки будут оперу слушать, а люди на клумбах случаться. Вот так. А теперь идите.
— А как же с цунами?
Начальник отмахнулся.
— Черт с ним, с цунами. Одним больше, одним меньше — какая разница?
Молодой сотрудник шел по улице Волгоградской. Справа и слева от него стояли одноэтажные и двухэтажные дома, построенные еще в начале века. Улица была вымощена булыжником.
Молодой сотрудник сверился с записной книжкой, где был записан адрес, и вошел в один из дворов. Двор этот напоминал многоугольник странной формы: углы его расходились в разные стороны, заворачивались один за другой, образовывая целый лабиринт закоулков, в которых всегда было сыро и темно. По внутренней стороне двора проходил деревянный балкон, между перилами которого протянулись веревки с бельем. С белья все время капало, и потому даже в самую жаркую безоблачную погоду во дворе шел дождик.
Эти дворы, конечно, знали другие времена. Еще лет пятнадцать-двадцать назад двор насиловала орава неумытых детей, которые играли в свои бешеные игры. Тут же сидели их мамы и комментировали события во дворе, на улице и во всем мире. Неожиданно какая-то тетя Блюма подымала свое необъятное тело с маленького детского стульчика и кричала так, что через три квартала на улице Барбюса умирающий от запоя дворник Гриша вздрагивал и обводил родственников просветленными глазами. «Моня, сейчас же иди домой кушать бутерброд с хлебом с маслом с рыбой», — кричала тетя Блюма. На этот призыв отзывался весь двор. Кроме Мони.
Соседка Блюмы, чтобы не дай Бог не подумали, что она что-то жалеет для своего ребенка, кричала не менее громко: «Ида, иди кушать суп с клецками и пирожки с легкими с луком и с вишнями». Дальше другие мамы подхватывали брошенный Блюмой клич и звали своих Нюм, Зюнь, Додиков, Циль, Изиков и Фань.