— Ну а чем он плох-то, Веревочкин, может, это вам все кажется?
— Кажется? — Тетя Клава задыхается от негодования. — Мне кажется! Сами судите. Шурка — маленький, двенадцать лет ему. А эти оболтусы — Юрка Веревочкин, Володька, друг его первейший, — пьют в подъезде поллитру и угощают.
— Кого угощают?
— Как кого? Шурку того. Двенадцать лет пацану, а они ему вместо соски поллитру суют! А вы где были?..
Виктор спешит изменить ход мысли тети Клавы:
— А что за Володька?
— Да Володька же Балакин, тоже такой вот бездельник…
— А может, еще кого знаете?
— Сережка еще какой-то, модник, брючки что те трубы водосточные, носки — ворон пугать на огороде. Вот если б милиция…
— Клавдия Федоровна, — поспешно перебивает Виктор, — не помните, к каким часам он на работу ходил, Веревочкин?
Тетя Клава негодующе всплескивает руками.
— Да ты спроси, милок, ходил он на нее, на работу-то! Он день работал, а три прогуливал. По вечерам бывало, дежурю, смотрю: из такси вываливается голубчик. Да не один. Девки, срам, а не девки, одни волосья чего стоят. Вот вылезут за ним две такие страшилищи, сами-то на ногах не держатся, и тащат его в дом. А уж, поди, часа три ночи-то.
— Так всегда и возвращался?
— Ну, не всегда. Бывало, как тень прошмыгнет в одиночку, и не заметишь.
— А не помните, когда, например, так бывало?
— Ну разве все упомнишь! Я-то ведь не полуночница, слава богу, я по ночам спать привыкши. Это когда дежурила только. Вот, помнится, — тетя Клава задумалась, — помнится, в прошлом году. Восьмое марта было, наш бабий день. Я дежурила, помню. Так он часа, не соврать бы, в четыре пришагал. Я еще спрашиваю его: «Что это ты сегодня трезвенький такой, что стеклышко? Вроде б женский день, а ты сегодня без подружек своих». Так я ему, значит, с намеком. А он вздрогнул весь, не приметил меня сперва в подъезде-то, а потом буркнул только: «Не все пить-то, тетка, надо и отдых знать». Отдых, думаю…
«Восьмого марта прошлого года… — размышляет Виктор. — В эту ночь был ограблен продовольственный магазин».
— Может, еще вспомните?
— Нет, милок. Был, правда, случай. Тоже часа в три вернулись, но уже тогда трое их было, и вроде под хмельком. А может, не под хмельком. Так-то вроде не качались. Пешком пришагали, прошли, меня и не заметили. Юрка-то вздохнул так, облегченно вроде, и говорит: «Ну вот и порядок! А ты, Володька, каркал».
— Балакин Володька?
— А какой же еще? Наверное, Балакин. Другого-то вроде нету… — И, воспользовавшись тем, что Виктор записывал что-то в блокнот, перешла в наступление: — Ты скажи, милок, почему вот вы за мусор штрафуете, а за то, что во дворе в козла стучат до зари, нет. За то, что снег не уберем, — штрафуете, а за то, что дружина у нас в ЖЭКе только на бумаге, — нет. Создали, всех позаписали, я хоть не молодка, а первой записалась. И чего? Ничего. Походили месячишко, а теперь уж забыли, как это делается.