– Скажи, а это правда, что ты меня любишь? – спросила я, продолжая ковыряться в мелочах из пакета.
Митя замер с фотографией в руке, он продолжал смотреть прямо перед собой. Не так это просто – скрывать чувства, но он справился.
– Что за глупости, конечно, люблю! Ты же знаешь, с первого же дня! – И он хохотнул, словно эти слова – обычная наша с ним шутка нашей якобы любви.
Я покачала головой.
– Лучше бы ты мне рассказал об этом давным-давно, Митя.
– О чем? – переспросил он тише, с подозрением.
– Обо всем. О мотоцикле. О том, что ты хотел бы никогда меня не любить, – я протянула ему другую фотографию. – Смотри, а тут мне двенадцать, наверное. Нас послали собирать макулатуру, и я у одной бабки выклянчила целую кучу старых журналов «Нева» и вдруг начала читать один рассказ. Так и зачиталась, и отказалась макулатуру сдавать, оставила себе. Мне поставили пару.
– Соня…
– Я вот хотела тебя спросить, Митька. У тебя свидетельство о рождении есть? Не потеряно?
– Что? – нахмурился он. – Зачем тебе мое свидетельство о рождении? И вообще, о чем ты говоришь? О какой любви?
– О той, о которой ты рассказал матери, Митя. Своей матери! Которая все, буквально все, что знает, рассказывает моему мужу, твоему отцу. Нет, я решительно не понимаю, почему ты не мог сказать об этом мне, но рассказал ей. Люди – странные создания. – Я утратила спокойствие, отбросила фотографии и повернулась к Мите. Он застыл словно парализованный и явно не знал, что ответить. Тогда я продолжила: – Вот как нам с тобой жить дальше, если совершенно очевидно, что мы не можем друг другу доверять? Ты любишь меня, но не говоришь об этом. У меня тоже есть пара тайн, но не стану с тобой ими делиться, потому что – видишь ли, ты все равно опять ни черта мне не поверишь. Или пойдешь и расскажешь обо всем ей. Черт, никто никогда мне не верит, никто! Вот странно, а я ведь если и вру, то только по мелочи, понимаешь? Странно, да? Почему твой отец твоей матери верит, а мне нет?
– Потому что тебя он любит, а ее – нет, – ответил Митя.
Некоторое время стояла мертвая тишина, потом Митя протянул руку, возвращая мне фотографию. Он был бледен и, кажется, зол. Я сгребла фотографии, повернулась к нему и повторила:
– Так что насчет свидетельства о рождении?
Я думала, он уйдет. Митя развернулся, но пошел не к двери, а к манежу. Дениска захотел спать и принялся капризничать и канючить – и Митька взял его на руки. Он не ушел, даже остался, когда я уселась на диван, чтобы покормить сына. Митька смотрел словно сквозь нас, потом заговорил:
– Я не хотел, чтобы ты узнала, но не потому, что боялся отказа. Я знал, что этому не суждено сбыться, понимаешь? Ты ведь ничего ко мне не чувствовала, никогда. Ты никогда не любила безответно, но, думаю, любить моего отца – это нечто очень близкое. Такая любовь разрушает ничуть не меньше. И я не собирался все портить своими бессмысленными откровениями.