– Она бы хотела, чтобы мы спасали собственную шкуру! – твердо заявил Пеннироял. – Что, если нас будут искать? Они тут все носятся, как сбесившиеся пчелы, рвутся лететь и штурмовать какой-то несчастный город. Вряд ли нас оставят на свободе, верно? Если Энону считают предательницей, то и нас тоже, с ней заодно. Наверняка захотят и наши головы оттяпать – для комплекта…
Эстер отвернулась, и он схватил ее за плечо, хныча от страха:
– Эстер, здесь твой дирижабль… Ты должна мне помочь…
Она оттолкнула его. Пеннироял с возмущенным воплем отлетел назад и покатился по ступенькам.
– Мы и так слишком долго путешествовали вместе! – рявкнула Эстер. – Я еще в Воздушной Гавани сказала, что не хочу вас видеть на своем корабле. Сами устраивайтесь, как сможете.
Пеннироял еще что-то кричал ей вслед, но Эстер больше не оглядывалась. За общим шумом и гамом на причале слышалось и другое: крики «ура» и звуки труб откуда-то сверху – там уцелевшие грозовики праздновали арест Эноны. Стражник у тюремных дверей тоже их слышал, и Эстер с облегчением заметила, что они его явно удивили. В этой наскоро сооруженной гавани со связью было совсем плохо – ни телефонов, ни переговорных трубок, только мелкие мальчишки бегали туда-сюда с записками. Здесь еще не скоро станет известно, что Энона попала в немилость, и еще больше времени пройдет, пока распространят описание ее спутников.
И точно – при виде перстня с дубовыми листьями тюремщики начали кланяться и отдавать честь. Эстер провели внутрь, и Шрайк на неизвестном ей языке изложил, по какому они делу. Один из тюремщиков с готовностью отпер тяжелую дверь и пригласил Эстер войти.
– Подожди здесь, – сказала она Шрайку и перешагнула порог.
В неверном свете масляной лампы она увидела арестанта. Он сел на койке и повернул к ним голову.
Тюремщик что-то сказал на своем языке, но они даже не слышали.
– Том? – позвала Эстер.
Том встал и подошел к ней. Он молчал – наверное, глазам своим не верил.
Эстер не догадывалась, что Том уже знает от Тео об их путешествии. Он даже думал, что Эстер уже несколько дней здесь. Конечно, он удивился, когда она вошла в камеру, но не до полного онемения. Эстер глубоко его ранила, и он каждый раз сердился, вспоминая о ней. Но сейчас она стояла прямо перед ним, сквознячок из открытой двери доносил ее родной привычный запах, и Том понял, что до сих пор ее любит. И молчал он потому, что слишком многое хотелось сказать.
– Ну что, – неловко проговорила Эстер, – вот мы и встретились?
– Я оставил Рен в Лондоне, – сказал он, догадываясь, о чем она спросит прежде всего.