— Евдокия, тут человек пришел. Из прокуратуры. Поговори с ним, пока разгружаемся.
В бане двигали тазами, плескалась вода. Женский певучий голос со смехом откликнулся:
— Так что? Штаны пусть снимает да заходит, чего не поговорить? Место есть.
В закопченном окошке светлым пятном помаячило лицо. Алексей придержал хозяина за руку.
— Геннадий Яковлевич, и в самом деле, лучше обождать. Пусть домоется.
— Ее не переждешь,— хмуро обронил тот и повернул назад.
Алексей опустился перед дверью на широкий, щелястый чурбак.
— Борисенкова? Евдокия Семеновна? Я правильно называю?.. Заявительница?
Из-за двери послышался смешок.
— Розыском, Евдокия Семеновна, теперь занимаюсь я. Моя фамилия Валяев. Из прокуратуры района.
— Слышь, миленький? — дверь скрипнула и в образовавшуюся щель пошел изнутри ядреный банный дух.— Венички висят, вона на перекладинке... Не подашь ли?
На еловой жерди через весь предбанник были подвешены попарно сухие березовые веники. Алексей усмехнулся, однако ж отказывать в такой пустяковой просьбе было неловко. Ослепительно белая, гибкая рука приняла у него пару веников, сверкнул в притворе лукавый глаз.
— Сам-то чего не заходишь?
Он рассмеялся, сел на свой чурбак.
— У нас это называется «злоупотребление служебным положением в корыстных целях».
— Ай-ай, страсти какие! Даже в бане у них не моются, начальство не пускает?
Алексей вдруг понял, что с Евдокией Семеновной, развеселой сожительницей Суходеева-старшего, говорить возможно только в игриво-кокетливом тоне, иначе не получится, она попросту не умеет.
Вон, щель какую оставила. Ну и ну!
— Дуся Семеновна, у тебя баня не выстынет?
— Так а чего делать-то, коли не идешь? Через дверь кричать?
Резон в ответе был. Хотя двусмысленность положения, кажется, доставляла развеселой Дусе немалое удовольствие.
— Я с вашими соседями сейчас разговаривал,— начал Алексей, тоже принимая игривый тон.— Говорят, вы жутко страстная женщина, даже пальцы можете откусить, если в страсть войдете.
— Кто говорит-то? Это мерин толстый, напротив, что ли?
— Ну... да, в общем.
— Вот, скажи, паразит! Сам целый год за мной от Нинки воровски ухлестывал. Ладно, думаю, лешак с тобой. Убудет, что ли? Шарилась, шарилась у него под пузом-то, а там ничегошеньки нету. Все салом заплыло и травой заросло. Осердилась тогда. Иди, говорю, отсюда, глобус рыжий, и чтобы глаза мои больше тебя не видали. Еще Нинке рассказала. Ты, говорю, присматривай за своим, проходу паразит не дает.
— Значит, сосед напраслину сказал? Про пальцы?
— А то нет? Сбрехал паразит, в отместку.