- Я жду предложений, - сказал Гамаш. - От тебя. От остальных. Я их обдумаю.
Как много утренних и вечерних часов этой осени он провел в компании Анри и Грейси, сидя на скамейке на холме над Тремя Соснами. Однажды с экземпляром «Настигнутого радостью», в другой раз, читая про «храброго человек в храброй стране».
Он смотрел на крохотную деревушку, живущую своей жизнью, на горы и леса за ней, на позолоченную ленту реки. И думал. Думал.
Он дважды отклонял предложение стать шефом-суперинтендантом Сюртэ, главным полицейским Квебека. Отчасти потому, что ему не хотелось стоять на мосту, когда корабль, так им когда-то любимый, потонет на его глазах. А он не видел способа спасти его.
Но когда его попросили в третий раз, он снова уселся на скамейку и стал размышлять. О коррупции. О понесенном ими ущербе.
Размышлял об Академии Сюртэ, о ее новобранцах. Размышлял о мирной жизни. О покое. Здесь, в Трех Соснах. Вне карт и радаров.
О жизни в безопасности.
Часто к нему присоединялась Рейн-Мари. Они молча сидели рядышком. Пока однажды вечером она не сказала ему:
- Я тут думала об Одиссее.
- Странно, - он повернулся к жене. - А я нет.
Рейн-Мари рассмеялась.
- Я думала о его уходе от дел.
- Одиссей вышел на пенсию?
- Именно. Он состарился и устал от войны. Устал даже от моря. И тогда он взял весло и ушел в лес. Он шел и шел, пока не повстречал людей, которые понятия не имели, что такое весло. И там он построил себе дом. Там, где никто не слышал про Одиссея. Где никто не слышал о Троянской войне. Где он мог прожить остаток жизни анонимно. И мирно.
Арман долгое время сидел неподвижно и тихо, обозревая Три Сосны.
Потом поднялся и отправился домой. Там снял трубку телефона и набрал номер.
Война Одиссея завершена. Он выиграл.
Гамаш же пока не победил. И не проиграл. Осталась еще одна, последняя битва.
И вот они в бистро, в Старом Монреале, ведут с молодым суперинтендантом беседу о кораблях.
- Мой муж прав насчет корабля с течью. Но он ошибается насчет другого - я не одинока.
- Нет, ты не одинока.
Мадлен кивнула. Она так долго ощущала одиночество, что даже не заметила, как все изменилось. У нее появились соратники. Люди, стоящие не возле нее, но рядом с ней.
- Нам нужно решиться на немыслимое, - заявила она. - Сжечь наши корабли. Отрезать себе путь назад.
Гамаш уставился на нее, откинулся на спинку стула.
- Патрон? - она испугалась, что его хватил легкий удар. Или даже - секунды текли - сильный приступ.
- Простите, - наконец сказал он и потянулся за салфеткой.
Достав из внутреннего кармана ручку, он написал на салфетке несколько слов, поднял глаза и улыбнулся ей сияющей улыбкой. Свернул салфетку и убрал в карман. И снова склонился через стол.