Предупредить его, что подобное хладнокровие и самообладание, какие выказывает шеф-суперинтендант Арман Гамаш, проявляются лишь у тех, кто не имеет природных врагов. И было бы фатальной ошибкой принимать его спокойствие за летаргию.
Сверххищник, цитирующий Ганди, восхитилась судья. И задумалась, делает ли это месье Гамаша менее или более опасным.
И решила, что единственным настоящим врагом такому человеку будет он сам.
Морин Кориво припомнила свою мимолетную фантазию, пришедшую ей на ум, когда она шагала по жаркой мостовой на обед с Джоан. О том, что эти противники на самом деле союзники, и лишь делают вид, что готовы вцепиться друг другу в глотки.
Но что заставляет их поступать подобным образом?
Конечно же, она знала ответ. Есть лишь одна причина, по которой они так себя ведут - хотят поймать хищника еще более крупного.
Судья Кориво взглянула на того, кто сидел на месте обвиняемого.
Возможно ли, чтобы кто-то выглядел настолько слабым, сломленным, а на самом деле был кем-то совершенно иным?
- Перед перерывом на ланч вы рассказывали нам, шеф-суперинтендант, как сообщили новость о гибели Кати Эванс ее мужу, - говорил прокурор. - Дело было в ресторане.
- В бистро, oui, - поправил прокурора Гамаш, и с удовольствием отметил, как Залмановиц ощетинился на его крохотное замечание.
В свою очередь, Барри Залмановиц смотрел на главу Сюртэ, удобно расположившегося на месте свидетеля и благодарил случай за то, что нанести удар этому человеку не составит особого труда.
Их совместный задушевный обед ничего не менял. Прокурору не нужно было притворяться, что он ненавидит Гамаша. Ненависть была искренней. Застарелой. Много раз они спорили по поводу судебных решений. Иногда прокурор отказывался выдвигать обвинение против того, кого Гамаш считал убийцей. Залмановиц утверждал, что улик мало, что они недостаточно убедительны.
«По вашей вине», - обвинял он Гамаша.
А шеф-инспектор Гамаш, тогдашний глава убойного, готов был назвать прокурора трусом, рискующим выдвинуть обвинение лишь в том случае, когда нет ни шанса на проигрыш.
Ирония состояла в том, что весь план строился на всеобщей уверенности в их взаимной ненависти. А красота плана заключалась в искренности этой самой ненависти.
Вышагивая по залу суда и поглядывая на спокойного человека на свидетельской скамье, прокурор ощущал неприкрытую злобу со стороны Гамаша. Хотя, там же присутствовала и настороженность.
Так велика была угроза, что Арман Гамаш заставил себя обратиться за помощью к человеку, обладающему исключительной возможностью эту помощь оказать. К человеку, которого он не любил и которому не доверял.