Моду на радикализм удалось постепенно приглушить за счёт поддержки традиционного суфизма с его опорой на семью и национальный уклад. Ликвидация социальной базы террора стала залогом успеха борьбы с ним как с идеологическим явлением. Весь процесс занял не год, не пять лет, а гораздо больше времени. То есть окончательно, бесповоротно победить террор невозможно в принципе, но сделать его исчезающе малой величиной, как выяснилось, получается.
Для этого нужны не только обычные инструменты, силовые и следственные, но и тщательная научная экспертиза радикального ислама. Насколько я знаю, к изучению ситуации на Кавказе в массовом порядке привлекали российских учёных — кавказоведов и религиоведов. Такой комплексный подход и позволил понять природу того явления, которое было источником террористического насилия.
Думаю, что сегодня российские спецслужбы накопили обширный и ценный материал, позволяющий работать с исламскими общинами. Опыт противодействия радикализму в нашей стране мог бы оказаться весьма полезен европейским странам и США, которые, похоже, пока находятся только в начале длинного и драматичного пути. Когда из Москвы звучат заявления о готовности оказать помощь в борьбе с терроризмом, я всегда знаю, что это не пустые слова. Думаю, что за последние 20 лет Россия обзавелась лучшими специалистами в этой области.
Трамп — российский государственный деятель первой половины XXI века
Нам стоило бы поблагодарить США за почти мгновенное и высокоэффективное решение крайне тяжёлой хронической проблемы, с которой мы сами не можем разобраться на протяжении долгих лет. Речь идёт о бегстве капиталов — явлении достаточно постыдном и разрушительном для экономики. Зарабатывая деньги в России, бизнес предпочитал выводить капитал за границу и хранить или инвестировать там.
Никаких способов остановить этот поток финансов, уплывающих из России, до публикации в январе 2018 года «Кремлевского доклада» не было. Бизнесу казалось, что более надёжного кошелька, нежели разнообразные офшоры или лондонские банки, на свете не существует. А вот возвращать свои финансы под контроль российских властей он считал предприятием рискованным и бессмысленным, поскольку там система надёжная, складывавшаяся веками, а в Отечестве всё кажется зыбким и непрочным: постоянный форс-мажор и меняющиеся правила игры. Последнее, может быть, и справедливо, но теперь для российского бизнеса позиция «под сенью дружеских штыков» будет казаться пределом мечтаний.
Я не знаю, что уже сделано для увода капиталов с Запада, наверное, что-то не очень существенное забрать удастся, но вообще гигантские состояния — штука страшно неповоротливая, и перемещать их с такой же лёгкостью, с которой мы перекладываем купюры из одного кармана в другой, не получается. Поэтому, скорее всего, изъятым или замороженным российским активам предстоит стать невозвратными потерями, с которыми — хочешь не хочешь — придётся смириться. Не могу сказать, что у меня вызывает хотя бы малейшее сочувствие печальная судьба бежавших из России финансов. Пропадут, сгорят, обратятся в прах — туда им и дорога! Но и ограничиваться исключительно злорадством при виде того «вышака», который им корячится, я не стану, поскольку уверен, что вводимые американцами санкции открывают перед Россией волшебные перспективы.