В Русском драматическом театре имени Лермонтова, роскошном, но пока ещё мало обжитом дворце с колоннами, нас встречает высокий, чуть зажатый молодой человек. Это главный режиссёр театра Ахмед Хамзатов.
Разговор длинный, путаный, но если подвести итог, то главное, что заботит Ахмеда, — это некоторая несформированность публики. Новая интеллигенция ещё только в процессе зарождения, театралы как порода людей, населяющая крупные российские города, здесь отсутствуют. Ахмед рассчитывает, что дети, которые приходят на детские спектакли, станут уже через 5—10 лет публикой его театра. Хотя нельзя сказать, что спектакли идут совсем без зрителей. По его словам, заполняемость залов составляет порядка 50 процентов. Если это так, то такой результат вполне хорош даже для некоторых московских театров.
Самая больная проблема — это гастрольная политика. Театр и сам с трудом может выбраться на российские подмостки со своими постановками и страдает из-за нежелания российских коллег играть на его площадке свои спектакли. Происходит это по двум причинам, каждая из которых вызывает у Ахмеда глубочайшее сожаление.
Во-первых, российский артистический мир — это сообщество, отравленное так называемой либеральной идеологией. Для них Кадыров — это тиран, сатрап и путинский опричник. Не желая приезжать в Грозный, они тем самым выражают свой протест против кровавого режима, установившего свой контроль над несчастной Россией.
Вторая причина — это элементарное непонимание ситуации в республике. Люди живут вчерашними, а лучше сказать, глубоко позавчерашними страхами, памятью о похищениях людей между войнами, раздутыми страшилками о произволе кадыровцев, тогда как сейчас в Чечне намного безопасней, нежели в большинстве субъектов Российской Федерации.
Настя не смогла удержаться от провокации и, изображая саму невинность, спросила Ахмеда, могла бы на подмостках его театра быть поставлена рок-опера «Иисус Христос — суперзвезда». Главный режиссёр Театра имени Лермонтова ответил, что об этом нужно думать.
— Да, — согласилась Настя, — вот и Рамзан Ахматович говорил, что это кощунство.
— Конечно, кощунство, — развёл руками Ахмед.
Мне не хотелось встречаться с Рамзаном, поэтому я неоднократно говорил Насте, что вовсе не обязательно предпринимать титанические усилия для того, чтобы организовать нашу встречу. Я понимал, что мы всё-таки говорим на разных языках и он не услышит моей правды, которая существенно отличается от его.
Первым, что я услышал, когда мы всё-таки встретились, были слова о том, как его бросает в дрожь, когда он слышит моё имя. Он тут же представляет себе Мовлади Удугова.