— Отец тебя называл «голос Удугова», — сказал он мне.
— Ну да, он как-то раз назвал меня удуговской трубой, — поправил я главу республики.
Наше общение не было похоже на интервью. Я попытался убедить Кадырова в том, что никогда не был сторонником Ичкерии, напротив, считал её преступной этнократией без будущего, дискриминационной по отношению к русскоязычной общине Грозного. А уж тем более никаких симпатий у меня не могли вызывать религиозные фанатики-салафиты, которых сам Рамзан называет шайтанами.
Моя попытка в очень аккуратной форме задать вопрос про смену режима управления республикой на более мягкий вызвала у него видимое раздражение.
— Вот вы ездили несколько дней по республике, где хотели. Вас кто-нибудь хоть раз остановил, не пустил куда-то? — спросил он и отпечатал: — У нас настоящая демократия и свобода.
— Хорошо, — согласился я, — давайте я объясню по аналогии. Вот в России есть либеральное меньшинство, которое отчаянно критикует Путина, живописует ужасы режима, требует смены политического курса. Где же ваши либералы? Куда вы их дели?
— Нам они не нужны, — ответил глава республики, — у нас другое устройство общества: тейпы, вирды, роды.
Потом был разговор о русских, которых Кадыров зазывает в республику, — это государственная программа. Уже сейчас по всей Чечне работает множество учителей из России, большая часть из них обучает детей в сельских школах. Приезжают специалисты, чтобы наладить какое-то местное производство. Кто-то остаётся. Завтрашний день Кадырову кажется безоблачным: его любят в республике, за него голосуют даже родители убитых боевиков, с ним связывает свои надежды большинство чеченцев.
Пока я писал эту статью, в Гаване прошли похороны Фиделя Кастро, собравшие миллион кубинцев, пришедших выразить свой траур. По ощущению (я не могу давать точные оценки на основании недельной поездки по Чечне), если бы Кадыров погиб, горе точно так же в республике было всеобщим.
— Ладно, — сказал я Рамзану, — знайте, что мы с вами теперь на одной стороне.
Кадыров — это, конечно же, не только залог развития республики, но и своего рода наказание для чеченцев, забравших себе свободы гораздо больше остальных в начале 90-х прошлого века и не сумевших ею распорядиться по-хозяйски.
Ответственность федерального центра за разрушения в Чечне и гибель десятков тысяч людей не снимает вины с самого народа, который, поддавшись обещаниям националистов построить отдельно от России прекрасный мир, пустился в долгий путь, ломая, стирая в пыль межнациональный мир, худо-бедно присутствовавший в республике. Обошлось всё это и чеченцам, и русским очень дорого.